Карусель

— У меня же рабочий день, — возразила Ирина. — Александр Ильич специально приехал за мной, у нас ведь... — она взглянула на свои крошечные часики на тонком запястье. — В три ответственный опыт.

— Тогда, конечно, поезжай, раз ответственный... — с вымученной улыбкой выдавил я из себя, и сам подвел ее к остромордой машине Толстых.

Мы с ним церемонно раскланялись, руки я не подал, хотя он и стал было стягивать пижонскую желтую перчатку с дырочками на тыльной стороне.

— Их взяли под охрану прямо в зале суда? — деловито осведомился он.

— Их и не выпускали из-под охраны, — сказал я.

— Надеюсь, негодяи получили по заслугам? — он переводил взгляд с меня на Ирину.

— У одного очень уж физиономия неприятная, у Блина, — вступила в разговор Ирина. — А второй, как его... Дима Кукин — ничего, даже симпатичный.

— Родственник известного драматурга Осинского? — уточнил Толстых. Смотри, знает! Наверное, Ирина все ему рассказала. Как это еще Александр Ильич не попросил меня выгородить зятя Осипа Марковича.

Александр Ильич предупредительно распахнул дверцу, а когда Ирина села на место рядом с ним, сделал широкий приглашающий жест и мне.

— Спасибо, я лучше пройдусь, — отказался я.

Толстых не смог скрыть своего удовлетворения.

— Наверное, скоро грачи прилетят, — счел нужным любезно заметить он.

— Разве они в городе гнездятся? — спросил я.

— А потом скворцы, ласточки... — с воодушевлением продолжал Александр Ильич, пропустив мимо ушей мой вопрос.

2

Я не стал продолжать этот пустой разговор и, улыбнувшись Ирине, выглядывавшей из машины, зашагал прочь. Как я и ожидал, вскоре меня нагнал Мишка Китаец второй. Грузный в скрипучем кожаном пальто — видно, в Париже купил — он сбоку как-то странно посмотрел на меня и сказал:

— Ладно, Андрей, я выполнял поручение Осипа Марковича, с меня, как говорится, взятки гладки. Плевать я хотел на этих подонков, которых упекли за решетку... Правда, адвокат уверен, что скоро Кукина он вызволит, апелляцию подаст и все такое, поговаривают об амнистии... Я удивляюсь тебе: чего ты добился? Тебе легче, что они срок получили? Говорю, это еще вилами на воде писано... Адвокат — из близких приятелей Осинского и Тарасова, а там денег ради спасения патлатого родственничка не пожалеют.

— Думаешь, и закон смогут купить? — обронил я.

— Они все могут, — убежденно заявил Дедкин. — Они могут посадить тебя на голодный паек, не будут издавать, о тебе и впрямь не напишут ни одной строчки, твое имя не будет упомянуто ни в одном докладе. В нашем Союзе ты уже и есть и будешь «меченый», от тебя будут отворачиваться... И не только у нас, в Ленинграде — везде! У Осинского такие связи, что тебе и не снились! Ну и ходи, Андрюша, со своей гордостью и принципиальностью в обнимку, а зубы положи на полку. В Ленинграде тебя ни один журнал не напечатает, да и в издательствах натерпишься! Люди Осинского везде сидят, а им команда уже дана...

— Мрачную ты картину, Миша, нарисовал! — усмехнулся я. — Я гляжу твой Осинский и его серая компашка, будто Бог для тебя. Выходит, никаких законов для них не существует? Разве так бывает в наше время?

— Бывает, Андрей! — рассмеялся Михаил. — И ты очень скоро это почувствуешь..!

— Уже почувствовал, — заметил я.

— Осинского все знают, он каждый месяц в печати выступает, нет так про него обязательно напишут. И всем уже его фамилия в зубах навязла. Его и читать не надо, у него сделано имя. Он для любого начальства авторитет в литературе. А ты хоть и талантливее его, им незнаком. Газеты все читают, а книги, да еще которых не достать, не до каждого даже крупного начальника доходят.

— В моем положении есть и одно преимущество, — возразил я. — Я не имею права, в отличие от раздутых серых литераторов, писать плохо. И во мне кипит злость, я могу сказать правду, а они лгут, изворачиваются. Особенно теперь, когда все больше и больше раздается голосов, требующих ответить народу, за что в годы «застоя» получили некоторые писатели и деятели искусства премии, ордена, высокие звания? Заметил, многие литначальники, сидя в президиуме, уже не нацепляют на грудь знаки отличия, полученные нечестным путем? А посмотри на их лица? Сидят и дрожат от страха, вдруг подымется на трибуну кто-либо да прямо в глаза и скажет, чего они стоят на самом деле!..

— Ты идеалист! — заметил Мишка Китаец. — Те, кто вкусно кушали при дяде Лене Брежневе, и сейчас еще крепко сидят на своих местах. Их много, и они горой друг за друга. А кто против них — тот выскочка, склочник, еще придумали такой термин «пена»! Так что если ты и полезешь на стену, то тебя и размажут, как пену! У них еще зубы острые, хватка железная. А наш Осинский — один из лидеров! И я не вижу, чтобы ему кто-либо смог противостоять.

— Легко тебе, — покачал я головой. — И человек ты легкий! И таким, как Осинский, легко живется среди тебе подобных.

— И все-таки, Андрей, я тебя не пойму...

— И не старайся, Миша, — перебил я. — Если до сих пор не понял, то и никогда не поймешь. Мы просто слишком разные.