Карусель

Можно все это понимать, но не стоит, пожалуй, всех мерить на свой аршин. То, что я могу, другому не под силу, и, наверное, — наоборот. Может, благороднее не любимую женщину перевоспитывать, а самого себя ломать, чтобы соответствовать ей? Или хотя бы не замечать ее недостатков, пороков, мириться с ними? Что же тогда получается: Света пусть время от времени уходит на полгода-год к другому, «крутому» мужчине, Ирина пусть поддерживает и впредь странные отношения с Толстых. Так сказать, у нас будет любовь втроем, как у Маяковского с Лилей и Осипом Бриками. Но ведь это противоестественно для нормального, со здоровой психикой человека! Если мы муж и жена, то должны жить вместе, вести общее хозяйство, воспитывать детей, и при чем тут Толстых или Светины кавалеры? Выходит, ничего такого невыполнимого я не требую от своих близких женщин. А самое элементарное: честность, порядочность, преданность и еще, конечно, уважение. Когда религия совершала церковный обряд венчания, священник именем Бога призывал вступающих в брак быть верными друг другу до гроба в беде и счастии. А теперь что? Марш Мендельсона, бутылка шампанского — и живите, молодые, как хотите. Кто месяц состоит в браке, кто год, а потом — развод. Детей пусть воспитывают бабушки-дедушки, а если их нет — государство. По телевизору как-то показывали помойку во дворе, где в бумажном свертке нашли полумертвого ребенка, только что появившегося на свет. «Мамаша» завернула его в тряпки и газеты и выбросила... По религиозным законам это — страшный грех. Но многие ли из современных молодых людей вообще понимают значение этого слова? Вместе с религией мы отмели и такие вечные понятия, как человеколюбие, вера в справедливое возмездие, ответственность за содеянное зло... Кто сейчас помнит десять заповедей? Не живет по ним, как призывала религия, а хотя бы знает, что таковые существуют?..

В старину иные злодеи и разбойники раскаивались в содеянном, строили храмы на награбленные деньги, раздавали золото бедным, а сами, надев рубище, замаливали свои грехи в скитах и монастырях: боялись к старости Божьего суда и богоугодными делами старались искупить зло, совершенное в молодости...

— О чем ты все думаешь? — ворвался в мое сознание голос Гены. — Наверное, о бабах?

Вот как просто можно сформулировать все те неразрешимые проблемы, над которыми я так часто ломаю голову! Пока я собирался с мыслями, чтобы ответить, со двора Балаздынина снова послышался визгливый голос его жены, она отборным матом поливала своего незадачливого мужа, обвиняя его в разгильдяйстве, в том, что он нарочно подсунул свою руку под бревно, чтобы дома не заниматься огородом... Голоса Николая Арсентьевича я не слышал. Да он и вообще предпочитал помалкивать, когда жена разорялась на всю деревню. Во-первых, ее не перекричишь, во-вторых, бесполезно возражать — она все равно, кроме себя, никого не слышит.

— Ишь поет, заливается! — с восхищением заметил Гена. Опершись на лопату, он с удовольствием слушал ругань соседки. — Да чем жить с такой подлой бабой, лучше век одному куковать.

Грубый голос соседки так не вязался с благословенной тишиной, медленно плывущими по синему небу пышными облаками, стальной гладью озера и двумя чайками, молчаливо кружившими над ним! От огромных сосен на опушке протянулись длинные тени, кора багрово алела, будто внутри стволов бушевало яростное пламя, а прошлогодний камыш насквозь просвечивал червонным золотом.

— Красота-то какая! — вырвалось у меня.

— Хоть бы он ей, стерве, пасть заткнул, — откликнулся Гена. Он тоже смотрел на опушку соснового бора.

Темные волосы его отливали бронзой, а голубоватые глаза сузились. За его широкой спиной лоснилась развороченная земля. Грачи в лучах солнца превратились в сказочных жар-птиц.

— Прекрасное и безобразное всегда рядом, — будто подытоживая свои мысли, негромко произнес я.

Глава двадцать седьмая

1

Я все больше убеждаюсь, что для писателя деревня — это единственное место, где он может без всяких помех плодотворно работать. Разве заметил бы я в городе незаметный горожанину переход от зимы к весне, а от весны к лету? А здесь, в Петухах, каждый тончайший временной оттенок заметен. Еще вчера не было скворцов — после снегопада они на несколько дней исчезли, — а сегодня они уже вовсю хлопочут вокруг отремонтированных мною скворечников; кажется, с вечера на яблонях не было ни одного зеленого листка, а утром проснулся — все яблони окутаны тончайшей зеленой дымкой. Березы еще раньше выбросили маслянистые листья. Прямо на глазах подымается из праха трава. В одно прекрасное солнечное утро враз зажелтела небольшая полянка перед гаражом — это распустились одуванчики. Залетали пчелы, шмели, осы. Вместе с прилетом ласточек в мае полянка как будто окуталась легким сиреневым дымком — одуванчики, как по команде, надели на головы пушистые белые шапочки, стоит подуть легкому ветру, и тысячи крошечных парашютиков взмывают в воздух. И от этого пуха некуда деться, он попадает даже в тарелку с супом.