Карусель

За ее спиной в комнате, согнувшись над проигрывателем, ставил пластинку Александр Ильич. Спина у него округлая, брюки обтягивают зад. Включив проигрыватель, он с улыбкой повернулся ко мне:

— С приездом, Андрей Ростиславович! — приятный баритон его прозвучал приветливо. Однако не подошел и руку не протянул, впрочем, я вряд ли ее и пожал бы. Алла Пугачева хрипловато пела про миллион алых роз. Я думаю, в Международный женский день за миллион роз приезжие южане получили бы не один миллион рублей...

— Чай? Кофе? — приветливо спрашивала Ирина. — Ты прямо из этих... Гусей, что ли?

— Из Петухов, — без улыбки ответил я.

— И как там у вас погода? — вступил в разговор Александр Ильич. — Мы погибаем здесь от жары.

— Так хочется в отпуск, — вставила Ирина. — Куда-нибудь поближе к воде.

— За чем же дело? — проговорил я. — Твой начальник рядом, давай сразу и договоримся насчет отпуска, а водой я тебя обеспечу — хоть соленой, хоть пресной. Какой твоя душа пожелает.

— И хорошей погодой? — улыбнулась Ирина. Я обратил внимание, что глаза у нее грустные, да и голос какой-то тусклый.

— У тебя когда отпуск, Ирина Андреевна? — официально спросил Толстых. Как будто не знает! Небось, планировал вместе с ней махнуть на берег Черного моря. Или, как говорил жулик Вадим Кудряш, с ветерком «на юга». А Света еще определеннее: «Еду в Сочи на три ночи».

Ветрова бросила на него удивленный взгляд. Что-что, а Ирина не любила поддерживать пустой разговор.

— Через две недели, — сказала она. — Ты ведь знаешь.

Толстых улыбнулся и руками развел, дескать, запамятовал... На нем тонкая белая безрукавка, заправленная в кремовые брюки с фирменным ремнем. Я все не мог разглядеть, что изображено на латунной пряжке: то ли дракон, то ли японские иероглифы.

Услышав клекот чайника, поставленного на газовую плиту, Ирина ушла на кухню. Я взял Александра Ильича за маленькую розовую пуговицу и потянул к себе.

— Вот что, Саша, — негромко проговорил я. — Отпуск ты дашь Ирине с понедельника, понял?

— Простите... — он сделал попытку высвободиться, но тут затрещала безрукавка, и он успокоился. — Я ведь не директор, и потом... мы ведь с вами...

— Не пили на брудершафт, — закончил я. — Еще выпьем на нашей свадьбе с Ириной Андреевной.

Что-то дрогнуло в его глазах, я даже подумал, что он сейчас, наплевав на свою пуговицу, вырвется из моих рук и сам перейдет в наступление. Однако он этого не сделал: во-первых, я был явно сильнее его, во-вторых, такие люди, как он, не дерутся. Они просто не умеют драться и, даже получив по физиономии, никогда не дают сдачи, предпочитая обратиться за помощью к милиционеру. И в детстве такие не дрались во дворе, а если нужно было кого-либо наказать, нанимали ребят посильнее за деньги или сладости. Я встречал таких маменькиных сынков. У них даже есть своя философия на этот счет — мол, дерутся только хамы, невоспитанные люди, а истинные интеллигенты выше этого, их оружие — интеллект.

— Вы, Андрей Ростиславович, по-моему, не в себе, — спокойно проговорил Толстых, отводя от меня взгляд. — Успокойтесь, пожалуйста. И отпустите мою бобочку.

«Бобочку...» Это, кстати, уличное слово, как и «Колеса» — обувь или «Кепарь» — кепка.

— У вас дома жена, замечательные дети, а вы такой прекрасный вечер проводите у своей молодой незамужней сотрудницы. Почему бы вам с семьей не поехать за город? — ровным голосом говорил я. — Белая ночь, голубой залив... Романтика!

— Я не нуждаюсь в ваших советах... — Он бросил взгляд на кухонную дверь, надеялся, что сейчас выйдет Ирина и я заткнусь...

— Саша, а теперь по-быстрому вон отсюда, — сказал я, подталкивая его к двери. — И не забудь про Иринин отпуск... — это я уже проговорил на лестничной площадке, где вскоре оказался Александр Ильич под моим напором. — Во вторник мы уезжаем... к морю!

— Не ожидал от вас, Андрей Ростиславович...

— Я тоже не ожидал вас здесь встретить. И вообще, я очень часто встречаю вас в обществе Ирины... — ответил я и осторожно прикрыл дверь, так, чтобы французский замок как можно тише щелкнул. Перед нашей короткой беседой с Толстых я ухитрился плотно притворить дверь на кухню, где Ирина варила кофе.

Увидев меня одного в прихожей, Ирина спокойно спросила:

— А где Александр Ильич?

— Какие-то неотложные дела, — беспечно ответил я. — Кажется, вспомнил, что обещал жену и детей вывезти на природу... Белая ночь, голубой залив, говорит, сплошная романтика...

— Ты почему здесь распоряжаешься? — нахмурила темные брови Ирина. — И что ты ему сказал?

— Сказал, чтобы он в понедельник оформил тебе отпуск, потому что мы поедем, куда ты захочешь, — заявил я.

Ирина долго смотрела мне в глаза, я видел, что она старается напустить на себя строгость, но вместо этого ее губы тронула так волнующая меня улыбка.

— Бедный Александр Ильич! — произнесла она. — Он к такому обращению не привык. Он же не знает, что ты воспитывался в детдоме.

— Детдом тут ни при чем. Я же не виноват, что в вашем институте сплошные подхалимы!