Карусель

— Давай в церкви обвенчаемся, — предлагаю я.

— Чтобы венчаться в церкви, нужно в Бога верить... — улыбается Ирина. — И потом, домостроевское утверждение: «жена да убоится мужа своего» — явно устарело в наш просвещенный век.

— Теперь мужья «убоятся» своих жен...

— Мужчины изменились, я бы сказала, измельчали, утратили свою мужественность, и женщины стали другими...

— Но любовь-то есть?

— А вот этого я не знаю... — со вздохом произносит Ирина.

Я сбрасываю тонкое одеяло на ковер, встаю на колени и смотрю на нее. Белая ночь будто укутала женщину прозрачной серебристой вуалью. Два белоснежных холма, завершающихся крупными почти черными сосками, которые с чем только не сравнивали писатели и поэты. Почему женская грудь, предназначенная для кормления ребенка, так волнует мужчин и является неотъемлемым атрибутом женской красоты? Потому, что в цивилизованных странах ее прячут? Женщины из африканских племен не носят бюстгальтеров, и их вечно открытая грудь не вызывает вожделения у соплеменников... Хотя Ирина и ярко выраженная блондинка, волосы у нее в укромных уголках тела темные, в мелких тугих колечках. Наверное, именно таких женщин, дарящих не жизнь, а лишь наслаждение, воспевают в веках поэты. Боже, глядя на нее, думаю я, что нужно сделать, чтобы я всегда мог любоваться этими совершенными формами? Я, и никто другой... У меня уже с языка готов сорваться вопрос: «Видел ли тебя такую Толстых?» Но я вовремя прикусываю язык: не надо этого говорить, я опять разозлю Ирину. Наверное, мое молчаливое восхищение начинает ее тоже волновать, глаза темнеют, губы раздвигаются, и я вижу белые влажные зубы, она начинает дышать учащеннее, чуть приподнявшись, обеими руками обхватывает меня за шею и опрокидывает на себя. И глаза ее с расширившимися зрачками медленно смыкаются, лишь длинные черные ресницы вздрагивают. На белом лбу ее появляется глубокая морщинка, я вижу, как мелкие белые зубы прикусывают нижнюю губу. Ногти впиваются мне в спину, но я не чувствую боли.

— Ира, Ирочка... — бормочу я, чуть касаясь ее горячих губ.

— Молчи, Андрей! — властно, с придыханием говорит она, отвечая на поцелуй. — Ну, иди, иди же ко мне!

И в голосе ее звучат нетерпеливые и требовательные нотки.

И снова все проваливается, исчезает, ощущаю напрягшееся упругое гладкое тело, как сквозь вуаль вижу будто в безмолвном крике раскрытый маленький рот.

3

В маленьком, как аппендикс, переулке у Дома писателей выстроились в два ряда разноцветные «Жигули», «Москвичи», «Волги». Интересно, какое-нибудь мероприятие проводится или весь этот транспорт принадлежит многочисленным референтам, секретарям, служащим нашего раздутого писательского аппарата?

Поразительно, как в нашем государстве лихо расширяются любые штаты! Изводят бумагу, пишут приглашения, повестки, которые литераторы, получив их по почте, не читая выбрасывают в мусорную корзину.

На секции изредка ходят лишь начинающие писатели. У секретарей вообще странное расписание: с утра их никого нет, начинают подъезжать на казенных «Волгах» лишь после двух. Поболтав по телефону, быстро разъезжаются по совещаниям, заседаниям, а то и просто по своим личным делам.

Обо всем этом я подумал, переступив порог нашего писательского Дома. Сам Осинский не отягощает себя службой даже при таком свободном режиме работы, который существует на Воинова, 18, — он руководит секретарями из дома, с дачи.

Мне нужно было подписать заявление на покупку мебели. Вон до чего дело дошло: без заверенной справки магазин не продавал мебель, как и автомашину. Занявшись благоустройством квартиры, я столкнулся с такими трудностями, что за голову схватился. Что делать? Ничего в магазинах не было, даже в комиссионных. За мойкой из нержавейки люди годами стояли в каких-то тайных очередях, чтобы приобрести импортный компакт или умывальник, нужно было написать заявление высокому начальнику и терпеливо ждать его резолюции. Во многочисленных районных пунктах по ремонту квартир тоже было пусто, разве что уродливый туалетный бачок можно было увидеть на витрине или грубо сделанную из фанеры дверь.

Как ни странно, я застал Олежку Борового на месте. Он только что приехал с какого-то семинара и был в хорошем настроении. Секретарша поначалу стала выяснять, кто я такой, — вот что значит редко ходить в Союз писателей! — но услышав мою фамилию, беспрепятственно пропустила к Боровому. С Олежкой мы были одногодки и когда-то даже поддерживали дружеские отношения.

В синем импортном костюме, при галстуке, багроволицый толстяк Боровой потел, смахивал платком пот с широкого лба. Сильно тронутые благородной сединой густые волосы были зачесаны назад, чисто выбритое розовощекое лицо лоснилось довольством и сытостью. Он встал из-за письменного стола и, распахнув объятия, пошел мне навстречу. Зная отвратительную привычку людей искусства при встречах целоваться, я предусмотрительно выставил руку вперед. Олежка быстро сориентировался и радушно пожал ее.