Карусель

— Мне далеко до Белинского и Некрасова, — зевнув, сказал он. — Но и ты, Миша, — не Достоевский... Поэтому предлагаю тебе умолкнуть, потому что многих уже в сон потянуло. Ребята, нет ли у кого-нибудь рассказика повеселее? Такой «рассказик» нашелся у Кремния Бородулина, который его быстро прочел своим прокуренным, хрипловатым голосом. Единственное, что мне запомнилось из рассказа, так это козел Розенкранц. Козел — масон, что ли? Кремний любил напускать туману в свои рассказы, но, надо отдать должное, язык у него был сочный, образный.

Дедкин догнал меня на углу Садовой и Невского и предложил зайти поужинать в ресторан. Я не возражал. В «Кавказском», куда мы зашли, Михаил раскланялся с метрдотелем, подмигнул официанту в черной паре с бабочкой, чтобы он поскорее нас обслужил, в общем, вел себя, как завсегдатай. Выбирал лучшие блюда, заказал графинчик коньяку. Я даже подумал, что он премию получил. Дедкин работал физруком в каком-то техникуме, а я тогда редактировал многотиражку на «Светлане».

— Кремний Бородулин — опасный человек, — обрушил на меня поток слов Михаил. — Стелет мягко, да спать жестко... У него знакомых среди литераторов — пруд пруди! И у нас, и в Москве... Еще ничего настоящего не написал, а уже в талантливых ходит! Попомни мое слово: он раньше нас в Союз писателей проскочит. Разве что Витя Киряка его обойдет... Но Витька — талант! Ты читал его повесть про уссурийских тигров в журнале? Здорово написано!

— Киряка? — удивился я.

— Он же и есть Киряка! Алкаш! — рассмеялся Михаил. — В месяц отдай ему неделю на запой и не греши! Заводной мужик. Напьется, дурным становится, лезет в драку. Я его уже два раза бил...

— Как бил?

— Бил в лоб и делал клоуна, — балагурил Дедкин. — Его же в заводе терпеть невозможно. Любого доведет до белого каления. Сам худенький, а прет на тебя, как танк!

— Ни разу не видел его пьяным, — усомнился я.

— Еще увидишь, — успокоил Дедкин. — Только пить с ним опасно, не советую.

— А с тобой? — усмехнулся я.

— Я приемчики знаю, — заливался соловьем Михаил. — Еще в армии научился... Любого обезоружу и на пол баю-бай уложу. А пьяный я — веселый, не то, что Киряка! Со мной, Андрей, не пропадешь! Нам надо с тобой держаться вместе.

— Зачем?

— Ты посмотри, кого в первую очередь в Союз писателей принимают? Тех, кто обзавелся покровителями из маститых, кто присосался к каким-нибудь литературным маме или к папе... Старики любят, когда им в рот глядят и поддакивают.

— Кирьяков вряд ли поддакивает, да и Бородулин... — усомнился я.

— Кирьяков — талант, ему не нужны мамы и папы, а у твоего Бородулина...

— Почему моего? — удивился я.

— Говорю, у него связи... Каждую неделю кого-нибудь из Москвы встречает и провожает, и сам там неделями околачивается... А что он написал? Пяток рассказов, да одну повестушку. А уже все кукуют: «Кремний талантливый, Кремний талантливый!» Да у меня уши завяли, когда он нынче рассказ свой читал! О чем он? Чушь какая-то...

— К чему он козла Розенкранца приплел? — спросил я.

— Выпендривается! Хочет быть оригинальным. Не знаю, как ты, а я его не могу читать... Все искусственное, все придумано, не от жизни, а от ума.

Мне понравились несколько рассказов Кремния Бородулина. И они мне совсем не показались надуманными, о чем я и сказал Дедкину.

— А я разве говорю, что он бездарь? Пишет профессионально, но без царя в голове. О чем пишет? Для кого? Думаю, что и сам на этот вопрос не ответит.

Нам принесли шашлыки на тарелках, сациви, тоненькие, почти прозрачные ломтики семги с лимоном. Мишка Китаец — я уже почему-то мысленно стал так называть его — ел с завидным аппетитом, то и дело наливал себе из графинчика. В отличие от других, с кем мне доводилось сидеть за столом, не подливал мне в наполненную до половины рюмку и не настаивал, чтобы я пил до дна. А вот себя не забывал, то и дело наклонял графинчик над своей рюмкой. Широкое лицо его вскоре порозовело, светлые глаза довольно жмурились, как у сытого кота, казалось, еще немного — и он замурлыкает. Заметив, что на моей тарелке остались два куска шашлыка, нацелился на них вилкой, пробормотав: «Ты не возражаешь?» Заодно смахнул с другой тарелки последний ломтик семги, который я щедро полил выжатым лимоном.

И все это проделывал, рассказывая что-то веселое, с обезоруживающей улыбкой. Я даже не заметил, когда он успел заказать еще один графинчик коньяку. Мысленно я стал подсчитывать, сколько у меня с собой денег... Но подумав, что уж в любом случае Михаил половину-то заплатит, все-таки он меня в «Кавказский» затащил, успокоился.

— Ты не обратил внимания, как Кремний здоровается? — болтал Мишка Китаец. — Набегает на тебя и будто животом хочет в воздух поднять...

Мне тоже бросилась в глаза такая его манера здороваться, но я этому никакого значения не придал. Мало ли кто как здоровается? Один мой знакомый так руку жал, что пальцы слипались, и закричать от боли хотелось, другой, наоборот, два вялых пальца, как две холодные сосиски, совал.

— Говорят, он того... — таинственно понизил голос Дедкин. — Мальчиков любит.

— Он ведь женат, — возразил я. — И у него сын.