Карусель

Имея дурную привычку ничего не утаивать в себе, я вскоре напрямик спросил, кто владелец «восьмерки» и почему он всякий раз появляется на горизонте, когда я ее встречаю?

— Сейчас же его нет? — улыбнулась Ирина.

— Я думал, что встречу его у тебя.

— Александр Ильич Толстых — мой начальник, — просто объяснила Ирина. — Я ему нравлюсь, он ухаживает за мной.

— И ты не можешь ему отказать?

— Могу, — ответила она. — Только зачем? Он деликатный человек, ему доставляет удовольствие делать мне приятное.

— А тебе?

— Что мне?

— Тебе приятны его ухаживания? Это так банально: начальник ухаживает за своей секретаршей!

— Я не секретарша, — она в упор посмотрела мне в глаза. И глаза ее потемнели. — Наш разговор напоминает мне времена моего неудачного замужества.

— Что ты делаешь в институте? — перевел я разговор на другое. — Или военная тайна?

— Ты знаешь, каков уровень радиации в Ленинграде? — ответила она вопросом на вопрос.

— Представления не имею, — признался я. — Слышал, что после Чернобыля и у нас этот уровень подскочил.

— А я с этим уровнем имею дело каждый Божий день, — улыбнулась Ирина.

— И какой у нас этот таинственный уровень радиации?

— Нормальный. Ленинград сейчас задыхается от выхлопных газов автомобилей. Весной я положила на стол своему начальнику проект оздоровления атмосферы в городе. Например, предложила закрыть Невский для транспорта, как в Москве закрыли движение на Старом Арбате.

— Этому толстяку в дубленке и замшевой шапочке?

— Чем он тебе так не понравился?

— Он все время уводит тебя у меня из-под носа.

— Я тебе говорила: он женат, у него двое замечательных детей...

— И сварливая теща... — в тон ей заметил я.

Она удивленно взглянула на меня:

— Откуда ты знаешь?

— Интуиция, — на этот раз улыбнулся я. Случалось, я попадал в самую точку!

— С тещей Александру Ильичу и впрямь не повезло, — сказала Ирина. — Склочная особа и настраивает против него жену и детей.

— И несчастный, не понятый в семье муж и отец находит утешение у своей сотрудницы...

— Андрей, мне не нравится твой тон, — холодно заметила она.

Действительно, чего я привязался к ней? Вернее, к ее начальнику? К этому типу в дубленке и замшевой шапочке? Наверное, опять интуиция: чувствую в нем опасного соперника.

Пока Ирина убирала со стола, накрытого клеенкой в мелкую розовую клетку, я повертел в руках японский транзисторный приемник. Красный индикатор еле светился, очевидно, батарейки сели. Я не поленился, вскрыл его и впрямь один элемент пустил «сопли». Наши отечественные батарейки имеют такую особенность: не уследишь — могут вывести приемник из строя, окислить контакты.

— Надо батарейки поменять, — вылущив четыре продолговатых элемента 316, сказал я.

Ирина согнулась над белой раковиной. Негромко журчала вода, цветное полотенце свисало с ее плеча, золотистые волосы спускались ниже плеч. Я подумал, что ей очень бы пошла коса. Я чувствовал, что пока не нашел с ней общего языка, что-то стояло между нами. Уж не этот ли, в дубленке и замшевой шапочке? Ну почему мы, мужчины, считаем, что понравившаяся нам женщина как бы в долгу перед нами? Она должна отвечать на наши ухаживания, как-то сразу выделить из всех знакомых. Мы навязываем ей свое мнение, свои привычки, требуем, чтобы она считалась с ними. Короче говоря, стараемся поскорее ее закабалить, сделать послушной, а то, что она может совсем и не разделять наши вкусы, взгляды нас как-то мало беспокоит. Может, отсюда и поговорка: стерпится — слюбится?.. А если женщина не хочет терпеть и любить?

Тогда мы ее наделяем всеми человеческими пороками, и не потому, что они ей свойственны, а для того, чтобы себя самих убедить, что она не подходит нам, недостойна нас... Так ведь легче перенести боль разочарования.

Я не мог отвести взгляда от ее фигуры. Прядь волос покачивалась у самого подбородка, острые локти попеременно двигались, бренчала посуда. Что-то долго она возится у раковины, мне даже показалось, что она улыбается. Я подошел сзади, обхватил ее за плечи, развернул к себе и поцеловал. Из опущенной руки на пол со звоном упала вилка. Ирина не оттолкнула меня, но и не ответила на поцелуй. Я еще и еще раз поцеловал. От нее пахло какими-то полевыми цветами, перед моими прищуренными глазами даже промелькнула солнечная полянка с бело-желтыми ромашками. Ромашки слабо пахнут, скорее это запах сирени или черемухи. Зима на носу, а запах весенний.

— Я так и знала, что все этим кончится, — сказала она, когда я ее отпустил. Глаза были ярко-синими, верхняя подкрашенная розовая губа мне показалась более припухлой, чем нижняя.

— Все в нашем мире было, и ничего нового нет, — проговорил я и сам почувствовал, что слова мои прозвучали несколько напыщенно. Плохую услугу иногда оказывает нам мозг, подбрасывая избитые сентенции...

— Из Библии? — тут же отпарировала она.

— Я все время думаю о тебе, — заговорил я. — Вот вскочил из-за письменного стола и примчался, как мальчишка... Хорошо это или плохо?