Карусель (Рассказы)

Наконец я понял, что чищу апельсин. Но к чему… Я стал разлипать его на дольки. Пальцы у меня уже были липкими, желтыми.

— Съешь, — сказал я. — А?..

Она не отвечала, полулежала неподвижно в кресле, куда втащил, в комнате.

— Слушай, — позвал я, — съешь, а…

— Что… — показалось, расслышал это. — Я… Не нужно жить.

— Ну неужто ты, — я нагнулся, — разве ты полюбила его?

— Его?.. — Она пошевельнулась. — Нет, не знаю. Девочка. Маленькая, черненькая. Девочка…

— Черненькая? У голландца?!

— Он темноволосый. И у ней волосики видны уже. Черные.

— Послушай, — сказал я, — у тебя ж будут еще дети, дура ты молодая! Зачем?.. Дура ты!

Она как сглотнула непонятно что, и тогда я опять ей протянул апельсин.

— Не знаю, я, нет, не знаю… — Попыталась сесть прямей, отвела в сторону мою руку. — Я назад хотела. Может, забрать, украсть ее…

— Украсть?! Дурость! — Я постучал пальцем себя по лбу. — Ду-рость! Это как же ты себе представляла?

— Не знаю я ничего. — И замотала головой. — Хотела… Или, думала, у нас кого-нибудь. С коляской.

Я положил разъятый апельсин свой на журнальный столик и, пододвинув стул, сел напротив нее.

— Татьяна, — сказал я, — вот ты послушай. Только внимательно слушай меня. — Она действительно годилась мне в дочки. «Малявка». Но… и не только в дочки. Я спас ее и имел, что ли, право!.. Право?

Не буду пересказывать, что говорил. Вообще-то, только то, что узнал от Подкуйки о сообществе, где жить хорошо на 93-м километре. И даже хотел ей прочесть изречения, избранные Львом Николаевичем Толстым. Но брошюрка валялась где-то в кухне на полу, и я не прочел. Однако вспомнил главное — Дом ангела, так называл его Подкуйко, где у них были маленькие дети. Ангелы…

И мне стало вдруг тошно. От самого себя. Но ей же вправду некуда было податься. Как, впрочем, и мне. Хотя, конечно, по-другому, «господин офицер»…

Я циник, да?.. «Рожа»? А ты прими меня каков я есть! И положил ладонь ей на колено да еще похлопал там, где прорезь в джинсах.

— Договорились? — Она кивнула. — Значит, утром едем. Татьяна, едем!

Из-под намокших ее, размазанных ресниц на меня глянули синие и тоже, мне показалось, крашеные глаза. Жалобные?.. Какие-то непонятные. Вроде изучающие. А вроде бы и влекущие. Странный у «малявки» взгляд.

— Ну пока. — Я похлопал опять ее по колену. — Танюша, все будет хорошо!

Дома я достал рюкзак с полатей, раскрыл и вытрусил его на балконе, выветривая нафталин. Зачем в него нафталин (это Ксения), неизвестно. А рюкзак хорош, объемистый, оранжевого веселого цвета. Я складывал рубашки и подумал, решил плавки брать, потому что река, а места не занимают.

Завязал шнур, застегнул клапан, начал уминать, надавливая ладонями. И еще постучал кулаком изо всех сил, разравнивая. Затем, прикидывая, надел — терпимо, стал перед зеркалом. Как?..

Походный был вид. Ну что пузо… Ведь это ж я был тем мальчиком — и сколько нас было! — высокие, сильные, красивые, вдруг выросли мы в семидесятые, в самом конце…

Я увидел в зеркале, как отворилась дверь и Ксения вошла, у нее перерыв на обед, приходит всегда, ей до работы восемь минут, даже если не спеша.

Я смотрел на нее, не оборачиваясь, сжимая в кулаках лямки рюкзака.

Ксения стояла в дверях, смотрела молча.

«Откуда это? — вдруг я подумал. — Везде и всегда — обязательно женщина для мужчины зеркало!.. То увеличит она, а то принизит унизительно. Ну как человеку жить, когда не хочет она, не дает расти в собственных глазах?!»

Я обернулся и объяснил ей твердо, куда и как, а почему — понятно, уезжаю завтра на определенное время. Обо всем, конечно, еще буду сообщать.

Потом достал брошюру из кармана для подтверждения и прочел:

— «Добрый побеждает, и только. Побеждает и не гордится. Побеждает и не возвеличивается». — И посмотрел на нее со значением: — Лао-цзы.

Когда я подошел к скамейке, время не подоспело, но Подкуйко уже сидел откинувшись, жмурился, подставив под солнце лицо, с удовольствием шевеля усиками. Утро было ясное, дождя не обещали.

— Привет, — кивнул я и поглядел на часы. — Во сколько?..

— На троллейбусе до вокзала двадцать пять минут, — благодушно пояснил Подкуйко. — А до электрички час.

Его кепка лежала на портфеле, волосы были зачесаны набок, влажно, с пробором, рыжеватые, и чуть проступала седина.

— Дочка вещи собирает, — объяснил я.

— Хорошо. Скидай пока рюкзак.

Я стянул с плеч рюкзак, поставил его на скамейку рядом с портфелем, сел. Это очень удобно, когда кто-нибудь возьмет организацию и всю ответственность на себя.

Троллейбусы проезжали и проезжали мимо к остановке неподалеку, все раскрашенные, как везде, дурацкой рекламой. То какое-то кухонное оборудование НПО «Альтернатива», то — «Внимание! Новинка! Жидкое мороженое. Новинка!»

Я уже поглядывал на часы.

— Отвлекись, — предложил мне Подкуйко. — Послушай… Смотри. Слышь?..

Сбоку в траве шелестнуло что-то, и Подкуйко сделал мне знак, потом стал глядеть туда пристально. Я тоже, но не увидел ничего. А все стихло.

— Магнетизм, — кивнул мне Подкуйко, улыбаясь. — Это еж сбежал откуда-то. А теперь не сдвинется. Сидит. Видишь его?

— Не вижу я ничего. Ты что, фокусник еще, да?