Касабланка

Он представлял, как в Англии, уже в безопасности, он рассказывает свою историю консулу. Сколько международных последствий это вызовет. Какая все-таки фамилия у того знакомого англичанина? Он живет в Лондоне. Начинается на «с» или на «ч».

Элегантная женщина средних лет присела на другой край его чемодана и начала бегло говорить по-французски, сопровождая речь быстрыми жестами холеной руки, похожими на каратистские пассы. Она пыталась ему что-то объяснить, но он не понимал ни слова. Она залилась слезами. Фред не мог предложить ей свой платок. Он весь изгрязнился прошлой ночью.

— Моя жена пропала, — пожаловался он ей. — Моя… жена… пропала. Моя жена.

— Billet, — умоляла женщина. — Votre billet.[8]

Она показала толстую пачку дирхемов в крупных купюрах.

— Я бы очень хотел понять, что вы желаете.

Неожиданно она вскочила, как в порыве гнева, и быстро ушла, словно он ей сказал что-то оскорбительное.

Он почувствовал, что кто-то тянет его за ботинок. Он вспомнил с мгновенно нахлынувшим ужасом, как накануне ночью проснулся в камере оттого, что какой-то старик пытался снять с него ботинки, но не смог разобраться в системе шнуровки.

Но это был всего лишь мальчик со щетками, уже принявшийся чистить ему откровенно грязные ботинки. Он оттолкнул его.

Следовало съездить в отель, посмотреть, не вернулась ли жена, но у него не оставалось денег на такси, и он не осмеливался никому в этом зале доверить присмотр за чемоданами.

Он не мог, между тем, покинуть Касабланку без жены. Разве мог он так поступить? Но если он останется, а полиция откажется его слушать, что тогда делать?

К десяти часам вечера зал ожидания немного успокоился. За целый день ни один самолет не прибыл и не улетел. Все ожидали послезавтрашний рейс до Лондона. Как эти люди со своим багажом могут вместиться в один единственный самолет, будь то самый крупный лайнер? У всех ли них есть билеты?

Они спали где попало: на скамейках, газетах, расстеленных прямо на бетонном полу, на узких подоконниках. Фред был одним из самых счастливых, потому что мог спать на своих трех чемоданах.

Проснувшись на следующее утро, он обнаружил, что у него украли паспорт вместе с билетами. Бумажник из заднего кармана брюк не вытащили, потому что он спал на спине. В нем оставалось девять дирхемов.

Утром в канун Рождества Фред вышел в город, чтобы угостить себя мороженым. Похоже, никто не отмечал этот праздник в Касабланке. Большинство магазинов бывшего мусульманского квартала, где Фред нашел комнату в отеле за три дирхема в день, работало, в то время как в европейской части города было невозможно догадаться, закрыты ли магазины постоянно или только сегодня.

У Бельмонта Фред остановился, как обычно, чтобы справиться, нет ли каких известий о миссис Ричмонд. Директор, который теперь был очень вежлив, сказал, что никаких новостей не поступало. В полиции имелось описание ее примет.

Чтобы оттянуть момент, когда он усядется перед своим мороженым, Фред зашел на почту и спросил, нет ли ответа на телеграмму, посланную в американское посольство в Лондоне. Ответа не было.

Когда он устроился за столиком, мороженое показалось ему менее вкусным, чем раньше. Он получил от него так мало удовольствия! Он просидел целый час перед пустой вазочкой, глядя в окно на дождь. Он был один. Витрины транспортного агентства напротив были закрыты тяжелым металлическим занавесом, желтая краска на котором облупилась.

Официант присел за его столик.

— Il pleut, monsieur Richman. Il pleut.[9]

— Да, — ответил Фред. — Накрапывает. Моросит. Выпадают осадки.

У официанта было мало английских слов.

— Счастливого Рождества! С Новым годом!

Фред покивал головой.

Когда дождик стих, он медленно двинулся к площади Объединенных Наций. Нашел сухую скамейку под пальмой. Несмотря на промозглую сырость, ему не хотелось возвращаться в свою комнату в гнусном отеле и проводить остаток дня, примостившись на краю кровати.

В сквере он был не один. Несколько человек в джеллабах с наброшенными на голову капюшонами сидели на скамейках и прогуливались по аллеям. Джеллабы идеально подходили для дождливой погоды… Три дня назад Фред продал свою накидку Лондонский Туман за двадцать дирхемов. После того, как он выучился считать по-французски, продавать удавалось дороже.

Самым трудным (и тут он еще не преуспел) было научиться не думать. Когда это все же получалось, он не выходил из себя и не испытывал страха.

В полдень завыла сирена на вершине красивой башни в глубине площади, башни, с которой можно было полюбоваться всей Касабланкой целиком. Фред достал из кармана пиджака сэндвич с сыром и медленно съел его, откусывая по чуть-чуть. Затем вытащил маленькую плитку шоколада с миндалем. Рот наполнился слюной.

Юный чистильщик обуви быстро пересек аллею и с ходу бухнулся перед ним на колени. Он попытался поднять его ногу, чтобы поставить на свой ящик.

— Нет, — сказал Фред. — Пошел вон.

— Monsieur, monsieur, — настаивал мальчик. Или, может быть, — merci, merci.

Фред посмотрел на свои ботинки с виноватым видом. Они страшно загрязнились. Он не чистил их уже недели.