Кащеева наука

Голубика и клюква виднелись в зелени мхов, пушица и аир росли, морошка янтарными брызгами усыпала землю, но тут же и деревья огромные. Смешалось все в царстве Нави, непонятно было, где топь, а где торф поверху… Кочки, травой поросшие да ягодами, тут и там торчали, горбились, словно багники болотные, кои путников заманивают в трясину… Гнилушки светились мертвенно-синим светом, и блуждающие огоньки зависли в тумане, подмигивают, вьются дивными узорами в сумраке навьем — не один путник сгинул, отправившись за ними в надежде, что выведут. Мерцают они, то исчезают, то снова появляются. Из-за того, что на уровне руки человека огоньки эти появляются, у нас их свечками покойника называли.

Я болот не особо опасалась, хоть и пользовались они издревле славой дурной, нечистое все ж место — люди в трясине часто топнут, и смерть плохая, медленная да жуткая. Я к топям ходила ради растущих там грибов и ягод, трав лечебных, главное, приметы знать, подмечать все, уметь распознавать опасные места. Меня еще матушка учила по болоту ходить, хоть и мелкая была.

То и дело болотницы из-за рогозы выглядывали — волосы ветошью полощет на ветру, глаза огоньками проклятыми светятся, руки, словно кривые ветки сухие, тянутся ко мне, чуят живого человека навьи темные. У нас болотный дедко жил в трясине, прежде, сказывали, ему даже девушек отдавали — раз в семь годков жребий бросался среди незамужних девок. Но давно то было, в сказках только и осталось, но старухи говорили, что болотницы — это и есть те самые девчата, кои смерть не приняли, остались духами навьими бродить.

Видала я как-то царя болотного, но он быстро в тумане истаял, а так ничего особо страшного — сидел старичок-карлик с одним глазом, длинной бородой и кнутом в левой руке, дом у него под корягой, тиной да ряской опутан… Улитки да рыбья чешуя на бороде багника, водоросли бурые. Жуткий он.

И я шла по торфу, то и дело по сторонам оглядываясь — навьего багника встретить еще страшнее будет. Пни шевелились в сумраке, и болотная грязь противно чавкала под лаптями. Слышны были кряканье уток, бульканье тетерева, выпь кричала за зарослями ивняка молодого — видать, то болотник пытался обморочить, он стонал и хохотал, и огни бледно-синие все ближе и ближе мерцали.

А еще из тины пробивались побеги — словно стрелы золотые — цветов дивных, и пока добрались мы до них, распустились перламутровые лепестки и аромат манящий понесся по ветру. Тут же багульник показался, пробив болотное оконце, и ярко-розовые цветы разогнали своим колдовским светом ночь.

Знала я, что под корягами да тиной болотной мир дивный спрятан — не гляди, что грязь да няша илистая пузырится, что сам болотник страшен как черт, но в покоях его музыка чудесная звучит, угощает повелитель мари гостей своих вкусностями разными, подарками одаривает, да вот только опосля дары те в козьи кизяки али ветки сухие превращаются, да и придя в себя, понимает путник, что не было никаких светелок али теремов — в болоте сидел, комаров кормил.

Поежилась, увидев тень под кустом, что цвел пышно, — ежели в Яви такое творит багник, то что про Ту Сторону говорить? Здесь силы его в сто крат сильнее — ведь, как говорится, было бы болото, а черти будут. А еще в таких вот топях заложные покойники бродят — нет им места ни на земле, ни на небе…

Путь, на который толкнула Василиса, будущая моя наставница, казался бесконечным — хорошо хоть, проводница была рядом, тряпичная куколка Гоня в нарядном шелковом платье — подол, правда, уже запылился, пообтрепался, но, кажется, это ее не заботило.

И как меня, ту, которая еще недавно жила вдали от всяких чудес и сказок, угораздило во все это ввязаться? Собирала себе травы, людей лечила, сидела бы себе на отцовской мельнице и дальше. Нет, понесло меня в Зачарованный лес волшбе обучаться. Примет меня Василиса Премудрая иль нет — то еще вилами по воде писано, а вот по Нави проклятой уже столько брожу — конца-края не видать. Испытания, видите ли… К лешему бы это все послать, да уже не получится — не оставаться же в проклятых болотах до конца веков?

Но тут же дернулась я — не мои то мысли, ой не мои, опять тьма пытается завладеть думками!

А бездна под болотной зеленью дышит тяжко, стонет, ждет души людские, жадно раскрывается оконцами с черной стоячей водой, на которой метелки вереска розовеют, пузыри вздуваются и смрадный дух несется по навьим сумеркам.

Жутко. Муторошно. Выберемся ли?..

— А эту можачину вообще можно перейти? Не низина это? В лесах чаще она встречается, да и гляди-ко, осока с рогозой, мхи повсюду… — Я с опаской оглядела зеленое марево, что дымным облаком зависло над болотом, которое нам перейти надобно было — в нем облака вереска и багульника светлели, торчали сухие черные осины, гнилушки зеленым светом горели. — Не утопнем? Вдруг трясина где попадется?