Кащеева наука

— А я… казалось, что я — зло? — Отчего-то вопрос этот мне легко дался, словно бы и не мучила меня тьма все эти годы, будто не снились мне страшные сны о том, как блуждаю я болотами зыбкими на краю иных миров — жутких миров, где людям места нет, где воздух затхлый и дышать им невозможно, где под ногами паутина да грибницы гнилые, а над ними вьется мошкара, укусы от нее гнойниками по телу расползаются, яд в крови болотной жижей растекается… Не спастись никому в этом месте проклятом. Просыпалась я в ужасе, паутина эта липла ко мне, следы алые оставляя — иногда даже шрамы тонкие вились потом по запястьям или ключицам. Едва видимые, белесые. Кто не знал о моей беде, и не заметил бы их.

— Сны эти тебя в Зачарованном лесу тревожить не станут… — Гоня продолжала меня гладить, и руки ее, прежде бывшие ледяными, отогрелись, казалось мне — скользят по коже солнечные лучи, узор дивный ткут. Отогреваюсь я от холода навьего, возвращаюсь в мир живых.

— Откуда ты… узнала? — надтреснуто, горько… Неужто это мой голос такой хриплый. Как птичий клекот. Или скрип старых стволов в тишине ночного леса.

— Я много чего знаю… теперь, когда крови твоей вкусила. С нею знания, память, мысли моими стали. Их я Василисе бережно передам. Ей пригодится все то — будет она знать, чем помочь тебе. А помощь нужна… Ты сильная, Аленка, такой силы давно не видала я среди смертных. Да вот глупая больно… Не умеешь силой своей владеть, управу на нее найти надобно. И в том тебе Василиса и сподможет. А нам возвращаться пора — скоро рассвет.

— Как мы вернемся? Если не успели выйти из болота… ты сама говорила — не выберемся из топи, навеки тут останемся…

— У меня свой путь есть… Все, что было, для тебя было испытанием. Мы в любой миг могли назад вернуться, но тебе нельзя было знать о том.

— Если бы знала, все иначе бы вышло, да?

— Да… — Гоня мои волосы ласково перебирала, откуда-то огромный гребень костяной в ее ручках тряпичных появился, и она давай мои пряди вычесывать от хвои да листьев. — Если бы знала — разве ж был бы смысл в этом всем?

Мне легко-легко стало, будто парила я в воздухе, дымном и прогорклом, даже вонь от болотистой низины, что простиралась куда ни брось взгляд, уже не трогала и не забивала дыхание. Гребень скользил по моим волосам, и каким-то чудесным образом Гоня его удерживала, словно и не была сама размером с него. А волосы стали золотом светиться, переливались и искрились, казалось, дивный лисий мех рыжеет среди гиблой болотной зелени — я и подумать не могла, что такие красивые могут они быть. Прядка к прядке — коса плелась куколкой легко, она туда травинки и невесть откуда взятые голубые цветочки, похожие на незабудки, вплетала, напевая вполголоса песню о венках и волшебных ночах верхушки лета, когда девушки по воде спускают свечи да травы…

Я глаза прикрыла, словно на миг единый, и тут же провалилась в сон.

Мне снилась березовая роща, светлая, золотистая, пронизанная солнечным янтарным светом, небо шелковым синим шатром раскинулось над нею, а по нему кораблями пушистыми облака плыли, и дивно так было, хорошо.

На голове моей — тяжелый кокошник, на груди — гривна из золота, на ногах — алые сапожки, как у боярыни какой… Девушки в алых платьях, надетых поверх тонких льняных рубах, меня в хоровод позвали, и кружила я с ними легкой птицей, и плясали с нами березы и облака, и небо принимало меня в свои материнские объятия. И без боязни подходила я к берегу речки, и спускала ромашковый венок свой по течению, и касалась теплой проточной воды, прогретой ярким солнцем, и не было мне страшно находиться на косогоре, что круто спускался к хрустальным струям, и смотрела я на камни на дне, на водоросли, на кувшинки, что желтели неподалеку, и не было жутко, не было чувства тревожного.

Словно бы не было на мне проклятия, и словно бы никогда не слышала я ничего худого про реку. И водяной не пытался меня утащить, и дочки его зеленокосые не скалились злобно, на меня глядючи из-за камней мшистых. Наоборот — звали в свой хоровод, и знала я, что могу с морянками да русалками безбоязненно танцевать на заливном лугу этом, что не будет вреда мне, и даже хотелось пуститься с ними в пляс, ощутив древнюю их силу, которой в дни такие делиться они готовы.

Девушки, которые со мной на берегу весну славили, платья сбросили, мне помогли — а я с удивлением увидела, какой богатый наряд на мне, такового сроду не носила. И в одних рубахах, поднимая алмазные брызги, плескались мы потом по-русалочьи в водах этой призрачной реки. И приплывали из глубины к нам речные девы, и танцевали с нами, и дарили нам речной жемчуг и перламутровые ракушки, и с благодарностью принимали мы дары эти.