— А что сегодня у вас будет? — С любопытством на Любаву поглядывая, я перед зеркальцем прихорашивалась — все ж не хотелось замухрышкой ходить среди боярских да царских дочек. И тут вспомнилось, как смущена я была в тот день, когда распахнулись передо мной ворота школы волшебной, — приехали к Василисе родовитые все девки да юноши, крестьянских детей да дворни не было, я одна безродная оказалась. Спросить ли у Любавы? Может, знает она, в чем причина?
— И почему сдается мне, что не о том ты спросить хочешь? — Лисий прищур Любавы показался мне на миг недобрым больно, но вот она улыбнулась, и исчезло это чувство странное.
— Права ты, — вздохнула я и отложила зеркальце. — Почему нет в нашей школе никого из… простых людей? Все знатные, родовитые…
Я замолчала, а соседка моя рассмеялась звонко.
— Неужто не знаешь, что волшебные силы по наследству передаются и роды колдунов да чародеек, хоть темных, хоть светлых, с давних времен в почете у людей? Их и на царствование звали всегда, недаром царские сынки завсегда здесь обучаются! Разве ж будут землю орать али за лошадьми ходить те, кто может начаровать себе все, что угодно? Ну… почти все, что угодно, это уж зависит от того, сколько силы досталось волшебнику. Потому и удивились все, что ты в простой рубахе да онучах пришла… — Любава не смущалась совершенно, и улыбка ее была вполне искренняя. — Да, мне Добронрава уже все рассказала…
Добронрава — это та самая чернокосая боярыня со змеиными глазами, вспомнила я и погрустнела. Коль соседка моя с ней сдружится, житья не будет.
— Наверное, у тебя в роду был сильный колдун или колдовка, — продолжала Любава, не обращая внимания на то, что я отвернулась и почти не слушаю ее. — Иначе никак не объяснить твой дар. Жаль, что ты не со мной будешь учиться, но ты расскажи все, что в мире подземном увидишь, мне очень интересно!
— Ничего там нет… интересного, — пробормотала я, вспоминая свое испытание. — Василиса, когда во мне силу увидела, отправила туда… погулять. Едва я выбралась. Страшно там, Любава, страшно да мерзко. И не хочу я туда возвращаться.
— Извини. — Она порывисто встала и схватила свое лукошко с травами. — Мне пора уже, да и ты собирайся, сказывают, наставник ваш не любит, ежели опаздывают…
И выпорхнула за двери, только половицы скрипнули да затрепетали занавеси на проеме дверном. Тоскливо поглядел вслед хозяйке кот Васька, пригревшийся на лавке у окошка. Мяукнул тревожно, хвостом махнул, я его погладила ласково — хорошая животина, умная. И с Кузьмой подружился.
Когда я вышла из терема, солнце уже высоко поднялось, жаль, что раньше нас не собирали, уже бы, может, и освободились. В этот день других занятий не было — видать, Кащей полагал, что не выдюжим.
Я вздохнула, с тоской посмотрела на спешащих мимо травниц — белые рубахи, тонкие алые плащи, на иноземный манер на плече закрепленные брошами с самоцветами, на головах — серебристые обручи с подвесками. Я давно заметила, что большинство девушек в школе были северной наружности — голубые или светло-серые глаза, золотистые волосы. Рыжих, как я, или чернявых, как Добронрава, почти и не видела… Правда, наставницы некоторые были темнокосыми и кареглазыми — Марья Моревна, например, та, что волхвованию учила. Руны древние мы с ней разбирали, по старинным свиткам пытались духов вызывать — не понравилась она мне, хоть и красивая была. Морозная, зимняя краса ее была — так и казалось, сейчас озлится да в статую ледяную превратит! Чуяла я, что в крови ее стужа да метели, что привычна она Той Стороною ходить, что неуютно ей посреди Зачарованного леса. Интересно, а что ей пообещали за то, что она будет у нас наставницей? Тоже кого-то в услужение отдадут?..
И волхвование мне не понравилось, у Кащея и то спокойней было, а Марья как глянет черными глазищами, так будто огнем опалит. И показалось мне сразу, что невзлюбила она меня, придирками изводила, требовала невозможного — на первом же уроке наказала дополнительными заданиями за то, что я наговор не смогла прочесть с первого раза. Я потом седмицу сидела над свитками, чтобы все в срок исполнить.
Ощутила на себе тяжелый взгляд, обернулась — а у небольшой избы, окруженной зарослями папоротника и бересклетом, Добронрава стоит. Хмурится, меня внимательно рассматривая.
Я косу на грудь перекинула, резко отвернулась и поспешила прочь, на занятия — не хватало еще показать гордячке этой, что меня заботят ее взгляды. А самой все равно противно, словно в паутину влезла, и липкие взгляды боярыни меня преследовали, пока я не скрылась за цветущим шиповником.
К терему Кащея, где нас в прошлый раз собирали, я подошла быстро — он неподалеку располагался, за небольшой березовой рощицей, которая ажурными листочками с ветром шепталась. Ветви некоторых деревьев были в косы заплетены, лентами атласными украшены, венками — это, видать, светлые волшебницы каким-то своим чудесам учились, я, еще в своей деревне когда жила, не раз слышала про чародейство, связанное с силами деревьев.