И я не боюсь ничего — ни тьмы, ни морока, не ищу защиты у Мары-Марены, не иду во двор, чтобы присоединиться к ряженым, не слушаю ничьих ночных бесед. Но и не зову светлых богов — нет сегодня их силы. Не боюсь теней, ибо знаю — не обидят они… Осень уходит вместе с шелестом листьев на холодном ветру, впереди — долгие зимние вечера, когда прясть да ткать положено.
Что угодно может случиться в Марьину ночь.
И случилось.
Мара-Зима отворила ворота меж мирами, Прави не было места в этой круговерти, а Навь и Явь хороводили до рассвета.
Наступил он, принеся дурные вести.
И если раньше думала я, что наставник наш по заклинанию мертвых может быть повинен в злодеяниях, что в царстве нашем приключились, так пришлось признать — не Кащей красавиц воровал.
Его самого в Марьину ночь украли.
…Зима пролетела незаметно — откружили вьюги за стенами нашей волшебной школы, отплясали метели, навылись вдоволь северные косматые ветра над дикой непролазной чащей Зачарованного леса, и незаметно пришла весна, запев хрустальной капелью, стекая ручьями с предгорий, пенясь первоцветами на холмах и лугах.
Просыпались от зимней спячки духи лесные да озерные, прилетали из Ирия птицы, оглашая леса своими радостными трелями, уходили в Навь порождения морока и стылой Зимы: Зюзя — старик сгорбленный да злой, что по лесу всю зиму рыскал да искал, кого вусмерть заморозить, Морозко — румяный да веселый юноша, что посохом своим волшебным стучал по стволам старых елок и сосен, призывая в мир людской метели да вьюги, снегопады сильные.
Уходила власть Мары-Марены, и на глазах худела да бледнела наша наставница по черному колдовству, а однажды и вовсе нам объявили, что до наступной осени занятия у Марьи Моревны прекращаются, уходит она в подземный мир, который нуждается в силе ее чародейской. А она — в его чарах, в его стылом дыхании. Впустит в себя она колдовские метели, примет посох ледяной, наденет корону хрустальную и взойдет на свой трон серебряный.
Я особо не печалилась — не любила я наставницу, и она это понимала, я видела, как смотрит на меня Марья Моревна с недовольством да презрением колким, а однажды и вовсе пристала с упреками, что я ношу камень проклятый — это она сердолик, Иваном подаренный, увидала. Глаза ее тогда почернели, полосы на бледном лице появились — темно-синие, как река подо льдом, и вились эти знаки подземного мира, змеились по коже ее… Я едва уберегла тогда подарёнку свою, и дивно мне было, что так пристала Марья Моревна. Казалось бы, какое ей дело до моего оберега?
Василиса Премудрая, когда я ей рассказала про случай этот, хмурилась, долго в зеркало свое волшебное глядела, кончик косы теребя, а после и заявила, что идти Кащея спасать — мне да Ивану, царскому сыну. А про сердолик да притязания на него Марьины — ни словечка. Словно и не было того. Я напомнить и не решилась.
— Как только снега сойдут да деревья зазеленеют, так в путь и отправитесь, — сказала Василиса, а у меня все захолодало внутри.
— Но куда идти? И что я смогу?.. Да и Иван… неужто не видно, что пропадет он в дороге, слишком он…
И замолчала я, язык прикусив, вдруг поняв, отчего я от Ивана до сих пор бегаю — не только потому, что не пара я царевичу, но и потому, что слаб он. Духом слаб. Хотя тело у него богатырское, воля могучая, а вот сможет ли он меня из рук водяного царя вырвать, когда тот за мной придет, это еще вопрос. А явится рано или поздно нечисть, явится… Сможет ли Иван помочь мне родителей найти, если еще живы они в подводном царстве?.. Мне всегда хотелось, чтоб как за каменной стеной я была, чтобы защитить меня муж смог.
А Иван разве защитит? Его самого придется защищать — чарами он слабо владеет, даже огонь развести с помощью заклинания не может. Камень этот обережный не он ведь заговаривал, как я потом узнала, а царский колдун.
— Не печалься, — хитро улыбнулась Василиса, будто знала что-то, что мне нельзя еще рассказать. — В дороге вам куколка моя сподможет — да и без нее ты вряд ли путь в Навь найдешь.
В Навь?.. Я едва с лавки не сверзилась, изумленно на главную наставницу глядя. Зачем мне в моровое царство? Да и почему сама Василиса не пойдет?.. Коли смелая такая.
— Не могу я, — она мысли мои читала, — мое место сейчас здесь — защищать нужно юных волшебников, иначе царство наше, коль нападут на Зачарованный лес злые силы, останется без чародеев и витязей. Но кому-то нужно помочь Кащею… кому, как не той, в чьем сердце пробились ростки нежности к нему?
Глаза у Василисы — лисьи, с прищуром, будто все знает и ведает. Недаром Премудрой названа.
— Нет у меня никаких… ростков! — выпалила я, раскрасневшись.
— Смотри тогда… — и Василиса потеснилась на лавке своей, приглашая меня сесть рядом. Свет из окошка падал аккурат на зеркало — овальное, размером с две ладони, было оно вставлено в серебряную оправу, украшено жемчугами да кораллами.