Спустились – пол земляной, но как камень утоптан, подклет глухой, без окон, видать, здесь скот держали или кладовая была. А может, и погреб делали изначально.
– Сюда! – Кукла дверцу нашла деревянную, и хоть та заперта была, а когти Ивановы крепче стали булатной теперь. Он ими замок и сбил.
Оттуда тленом и подземельями понесло, и послышалось, будто кашляет кто вдали. Страшно так, надсадно и чахоточно.
– Кащей! – закричала я, бросилась в ту сторону, откуда услышала звуки, – разветвлялось подземелье, и я направо побежала. Позади меня послышалось, как ругнулся Иван, помянув всех чертей и заодно с ними наставницу нашу, Василису, которая отправила выручать Кащея из Нави именно меня.
Но мне все равно было – после объяснимся. Сейчас нужно вытащить старика из подземья. Хотя… видела я его второй облик – и уж стариком немощным его тогда точно назвать нельзя было.
Вместо костлявой безобразной тени с морщинистой кожей и паклей седых волос явился ко мне когда-то высокий и стройный витязь – луноликий, с кожей фарфорово-белой, скуластый он был да глазастый, с точеными чертами, до того хорош собой, что едва не очаровалась я. Да только мертвою оказалась его красота.
Образ его встал перед глазами – серебристые волосы ниже плеч, схваченные обручем с аметистами, широкие плечи, укутанные шелковым плащом темно-синего цвета, на груди толстая цепь сложного плетения из какого-то дивного сплава, ранее мной невиданного, с мечом на поясе, а в навершии топаз сверкает размером с голубиное яйцо. А глаза… до сих пор вижу этот взгляд – черничная синь и моровая падь, морозный вечер зимний, ночь беззвездная, океан и туманный луг на рассвете. Вот что было в этом взгляде. Весь мир бесконечный, вся бездна, море-океан и небеса грозовые.
И весь мир этот дивный готов был положить к моим ногам этот витязь. Да только навий мир, мертвый… За долголетие в объятиях Бессмертного пришлось бы мне многим заплатить – и душой своей светлой, и жизнью в Яви.
Вспомнилось все это – и вдруг будто молния сверкнула, разбивая все очарование, и прошло чувство тоски, словно и не было его. Это Иван меня догнал, схватил за руку – резко, больно, и развернул к себе. Глядит на меня, скалится, будто зверь дикий. А он теперь зверь и есть. Расколдует ли его Кащей? Уберет ли вторую душу из тела царевича?..
– Ты помни о том, что я тебя люблю, – шепчет, а у самого глаза черные стали, будто смолой налились. – Не думай о том, что он дать тебе сможет – богатство и долгую жизнь, думай о том, чего лишит – чар, души человеческой и доброты твоей, станешь каменной, станешь иной. Не пожалела бы потом… А пожалеешь – так ничего не вернешь. Мертвые не отдают того, что забрали. А он давно уж иной, измененный… не подвластен он Яви светлой, и то, что он наставником нашим был, то лишь Василисы заслуга, уж не знаю, какую она управу на него нашла, но то ее тайна. Слышишь? Помни, что я тебя люблю!
И оттолкнул меня.
А я знала, что Василиса пообещала Кащею взамен, но промолчала. Лишь кивнула, не зная, что ответить, а потом за руку Ивана взяла, и дальше мы уже рядом пошли.
Ход освещали зеленые камни – они ярко горели, вставленные в стены дивными узорами, и иногда казалось, что мы идем по прекрасному подземному дворцу, озаренному изумрудным свечением. Из-за этих камней кожа моя отливала болотной зеленью, казалось, что я стала нечистью речной, как родители мои… тревожно стало на душе, как вспомнила о них, уведенных когда-то давно в подводный мир.
– Мы, как только с заданием Василисы управимся, сразу отправимся матушку с батюшкой твоих спасать, – услышала я голос царевича. – Иначе кто ж на нашей свадьбе с твоей стороны-то будет?..
Я вздрогнула, едва не расплакавшись – и как он угадывает, о чем я думаю? Не впервой уже так – стоит что вспомнить, а он уже о том говорит… Я лишь чуть сжала пальцы, чтобы он понял – услышала я, но не хочу сейчас говорить ни о чем.
Вышли мы к каменному мешку – окошек не было, лишь те же самые зеленые камни искрились в стенах, и в мертвенном свете их увидели мы скелет, кожей обтянутый. В глазницах красные огоньки горели, а на спутанных седых волосах золотая корона переливалась жемчугом да рубинами. Я и замерла на пороге – неужто это и есть наставник наш? Висит на цепях, прикованный, стонет…
– Кащей!..
Я бы упала, если бы меня Иван не подхватил. Осторожно мы приблизились, не зная, что делать – услышит ли он нас? увидит ли? и поймет ли, кто к нему пришел? Вдруг да обозлится, разъярится? Что тогда делать, я не знала.
– Пить… – прохрипел скелет и голову на грудь обронил. Затих.
– Ванечка, принеси ему воды. – Я к стене прислонилась, чуя, что ноги не держат.
– Как мы его отсюда выведем, на горбу тащить, что ли? – Царевич нахмурился, подошел чуть ближе, голову наставника приподнял, пытаясь что-то разглядеть в черных провалах глазниц. Сверкнуло кроваво-алое пламя.
– Пить… Иван, ты, что ль?.. – Кащей едва говорил, с присвистом, шепотом. Едва слышно его было.
– Пришел тебя спасать, как видишь… – Царевич усмехнулся.