Кащеево царство

Он снова окинул взором ратников, прикрикнул на них:

– Ну, чего пялитесь? Дел больше нет? Идите, без вас тут с поповичем разберёмся…

Вои глядели на купца враждебно, но противиться на смели. Разбредаясь, негромко толковали меж собой, обсуждая слова блаженного:

– Попович дело молвит.

– Это пускай вятшие с Буслаем решают. Наше дело сторона…

– Да они уж дорешали, что всё войско костьми положили.

– К сотнику надо идти. Пусть слово скажет.

– Хворый он нынче. Не до слов ему…

Сбыслав повернулся к поповичу, поднял кулак.

– Вот это видишь? Ещё раз услышу такое – повешу как смутьяна на первой сосне. Так и знай.

– Не мне грозишь, а богам, Сбышек.

– Плевать. Ежели демоны местные в тебя вселились, им же хуже.

– Был один уж такой, что демонов выгнать тщился. Попом Иванкой звали. Помнишь? Был – и нету его. И с тобой то же станется, если руку на меня подымешь.

Сбыслав покраснел от ярости, дёрнулся было, чтобы врезать поповичу по роже, но удержался.

– Не искушай, Моислав, – промолвил он. – Не искушай. Не вечно продлится долготерпение моё. Оборвётся – взвоешь.

И, развернувшись, зашагал к своему шатру.

Сквозь кружащийся белый пух проглядывали костры югорской столицы. Они дрожали на ветру, растекались в воздухе, двоились и прыгали. Из города доносились ревущие завывания толпы и глухие удары барабанов. Звёзды застывшими каплями рябили над головой, переливаясь словно крохотные жемчужины на дне неглубокой, быстрой речки. В лощине меж станом и городом бродили угрюмые тени – ратники подбирали обломки доспехов, разбросанные по всему заснеженному полю. По другую сторону едомы, меж ослепительно ярких костров мелькали согбенные фигуры, слышались удары лопат по мёрзлой земле и унылые голоса – русичи хоронили убитых. Летали искры, мела позёмка, ущербный месяц недвижимо висел по правую сторону утёса, едва раздвигая клубы мрака вокруг себя.

Сбыслав заметил двух всадников, приближавшихся к стану со стороны леса. Из любопытства вышел к самому краю холма, стал всматриваться в лица. Ездоки медленно вскарабкались на вершину, соскочили с оленей и направились к чуму Буслая.

– Что там у нехристей слышно? – крикнул им издали Сбыслав, смекнувший, что это – ушкуйные разведчики.

Ратники покосились на него и ничего не ответили.

– Чего молчите? Оглохли, что ль?

– Ты нам не указ, – грубо ответил один из прибывших, на мгновение повернув голову к Сбыславу. – Мы перед сотником ответ держим.

– Это Буслай вас послал?

Вои уходили всё дальше, делая вид, что не слышат. Сбыслав двинулся им наперерез, всё убыстряя шаг.

– А ну стоять, невежи! Я вам не смерд, чтоб меня не замечать. Чай в Новгороде по иному бы со мной говорили…

– Дак мы ж не в Новгороде, – ухмыльнулся другой ушкуйник, помоложе.

– Хамьё! В Новгороде и я бы с вами толковал иначе. Всыпал бы пару плетей, чтоб не забывались…

Первый ушкуйник остановился, посмотрел на купца.

– Ты, Сбыслав, петухом-то не ходи. Может, в Новгороде ты и голова, а здесь мы сами решаем, кому кланяться.

Купец покачнулся от ярости, стиснул зубы.

– Смелые стали, как я погляжу? Давно не драли вас?

– А ты зубы-то не скаль – не испугаешь. Мы – люди вольные, не чета твоим челядинам. – Ушкуйник отвернулся и пошёл себе дальше. А купец, задыхаясь от бешенства, крикнул ему в спину:

– Что югорцы-то, не согласились выдать пленников?

Старший ушкуйник опять остановился, бросил на него взгляд через плечо.

– А ты будто и рад.

Сбыслав, неожиданно для себя, рассмеялся.

– Передайте Буслаю: олух он и глупец.

Что ж, всё было ясно. Если не обезумел сотник, завтра же прикажет сбираться в путь. И это будет хорошо.

Но Буслай всё медлил. Была ли причиной тому его рана или тупое упрямство, но даже и после того, как югорцы отказались продать пленников, ушкуйный вожак не хотел начинать сборов. Эта его неуверенность выводила Сбыслава из себя.

– К гибели он нас приведёт, – бушевал купец в шатре Завида. – Ясно же, что ничего мы здесь не добьёмся. К чему упорствовать? Разве мало ему было смертей?

– У него, должно, свои задумки, – пожимал плечами боярин.

– Какие такие задумки? Ослиное упрямство, и ничего больше. Боится признать, что ошибался, вот и тянет время.

– Может, и так. Но без него мы теперь и пальцем шевельнуть не можем.

– Лебезим перед ватажником! Срам да и только.

– Что ж предлагаешь? Убить его?

– Потолковать с ним надо. Подстегнуть.

Другого выхода не было. И вятшие опять направились к сотнику.

Слюдяное солнце, зависнув над окоёмом, обдавало всё бледным негреющим светом. Истоптанное поле было слегка присыпано вчерашним снежком и походило на кожу едва оправившегося от оспы человека. На склоне едомы высились ряды свежепоставленных крестов и вытянутые бугры от могил. Внизу, почти на самой опушке, работало человек двадцать ратников, копавших ямы для погибших. Тех, кого не успели похоронить, сложили в один большой чум, стоявший на отшибе, обнесли чум засекой от волков, а у подножия набросали еловых веток, чтоб духи умерших не вздумали вернуться.