Кащеево царство

       - Прыгай ко мне в нарты, воевода. Помчимся с ветерком.

       - Ты вон лучше Савке помоги. Видишь, как его развезло?

       - Как знаешь. В стане свидимся.

       Нагнав Арнаса и Сбышека, тащивших Савелия, Буслай сказал им:

       - Сюды его кидайте.

       Те переложили Савку в нарты, распрямили плечи.

       - Не шибко тряси, - предупредил Сбышек ушкуйника. - А то загадит тебе всё, не отмоешь.

       - Не боись. Довезу в сохранности.

       Пухом взметнулись снега, когда олени понесли Буслаевы нарты по ледяному полю. Добравшись до стана, сотник подозвал к себе челядинов, велел им отнести купца в чум. Житый человек что-то бормотал сквозь сон, вскрикивал и подрагивал ногами.

       - Заморочили, черти белоглазые, - сочувственно говорили смерды, таща Савелия.

       Буслай огляделся.

       - А где народ-то? - спросил он. - Дрыхнут что ль?

       - Негочевич увёл всех капище крушить, - ответили ему.

       - Это зачем ещё?

       - Привиделись боярину бесенята какие-то, вот и позвал смердов за собой. Отец Иванко тоже пошёл.

       - Всё-то он не угомонится, - проворчал Буслай. - Ладно, пойду спать.

       Рукавом кафтана он вытер заиндевевшие усы и направился в чум.

       Скоро начали прибывать прочие вои. Измученные сражением и трудным, сквозь снежную целину, возвращением в стан, они расходились по чумам молчаливые и сонные. Вышел из леса и боярином Завид со своими молодцами. Увидев их, прибывший только что Ядрей удивился безмерно.

       - Это где ж тебя мотало, боярин? С пира, помнится, увезли в беспамятстве, а нынче, гляди ты, по чащобам с челядинами шастает!

       - Божков югорских покурочили, - мрачно усмехнулся Завид. - Чтоб не донимали православный люд.

       Он был ещё пьян и потому беспечен. По трезвости такого бы не учудил, это уж как пить дать.

       Оказавшийся тут же попович Моислав аж взбрыкнул.

       - Как так покурочили? Зачем?

       - Не твоего ума дело, - отмахнулся боярин. Зевнув и помотав головой, спросил Ядрея: - Городок никак повоевали?

       - Было дело.

       - Добра-то много взяли?

       - Куда там! Да и не городок это был, а так, наваждение одно. Кудесники югорские придумали, чтобы нас погубить.

       - Эвона как!

       - Хорошо, зырянин обман раскрыл. Всех перебили, - воевода довольно похлопал по рукоятке меча.

       - Ну тогда с почином тебя, Ядрей. Пойду вздремну. А то башка гудит у меня от зелья югорского.

       И пошёл, сгорбившись и качая головой как сохатый. Моислав же в отчаянии подступил к Ядрею.

       - Это что же происходит, воевода?

       - А что?

       - Почто святилище разнесли?

       - Ну и что с того? Подумаешь, важность какая -истуканов свергли. Дело богоугодное и полезное. Эвон тебе отец Иванко подтвердит.

       Не хотелось ему сейчас думать об этом, хотя тревога-то и плеснулась где-то на окраине души - а ну как миродержцы здешние решат отомстить за поругание святыни? Но что сделано - то сделано. Авось Христос оборонит своё стадо, не даст в обиду. Воевода посмотрел на огрызок луны, перекрестился и пошёл отдыхать. А Моислав повернулся к священнику, прорычал:

       - Землю оскверняешь, в людские души плюёшь. Аукнется тебе это злодейство, ох аукнется!

       - А ты меня не стращай, - напыжился тот. - Ежели бесы тутошние мстить соберутся, Господь меня защитит. На то я здесь и поставлен, чтоб веру блюсти. А ты вот, гречин, слишком об идолах югорских печёшься. Никак обольстили тебя силы языческие?

       - У, крестоносец, - погрозил ему кулаком Моислав.

       Он пошёл самолично взглянуть на дело рук боярских. Продравшись сквозь заросли лозняка, чуть не сломав ноги в коварной кочковатой сорге, вышел на луговину, где ещё утром высились болваны. Теперь они валялись на снегу, а вокруг тянулось кольцо разрытых ям. У нескольких истуканов были отколоты бока, у других ножами изуродованы лики, кое-где виднелись глубокие зарубки - боярин в христианском рвении пытался рассечь идолов на части. Повсюду были раскиданы доски от порубленных лабазов, поломанные сваи, фигурки духов, разное тряпьё. Смотреть на это было печально.

       Попович шёл от одного идола к другому, и они словно говорили с ним, жаловались на свою незавидную долю, стенали и плакали. Какие-то странные слова проникали поповичу в уши, и он, хотя не знал языка, понимал их смысл, будто Господь внушал ему скорбь чужого народа.