Кащеево царство

       Савелий чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Ему было дурно, пахучий дым заполнял ноздри, вызывая жужжание в голове, руки и ноги бежали мурашками, а сердце прыгало и бесновалось. Не выдержав, купец тоже упал на колени. Спину его прошибло потом, глаза заморгали часто-часто, а на языке выступил непривычный привкус. Голова готова была разорваться от оглушительного шума. "Не вынесу, не вынесу, не вынесу", - в страхе повторял он, шевеля пересохшими губами. Всё слилось в какую-то невообразимую свистопляску: югорские болваны, костры, топающие ратники, вождь с Золотой Бабой... "Разве можно одолеть эту силу? - благоговейно думал купец. - Безумцы, мы сунули голову в медвежью пасть. Здесь правят иные стихии, и нам тут делать нечего. Сколько бы врагов мы не положили, югорцы всё равно сильнее нас. За них бьётся сама земля. А мне, мне-то что теперь делать? Разве поверит кто, что я сумел уйти от чудинов? Неужто придётся остаться здесь навсегда? Неужто до конца дней своих буду заточён в этом снежном краю?". Лишь сейчас ему вполне стала ясна цена предательства. Отныне пути назад для него были отрезаны. Он пересёк черту, написанную кровью, и должен был идти только вперёд. Таков был итог его поступков. И хоть лихорадочные мысли эти пронеслись перед ним не в виде чётких умозаключений, а разнузданной сворой диких псов, итог был однозначен: он погубил себя. Савелий протёр глаза и огляделся. Взгляд его вдруг наполнился неумолимым покоем. Он смирился со своей судьбой и взирал на мир уже по-новому - как человек, вписавшийся в него, постигший его правила и принявший ту роль, которую ему отвели бессмертные боги. "Однако, это не значит, что я останусь здесь жить, - продолжал он упорствовать. - Все, кто видел меня тут, уже умерли или скоро умрут. Чего мне бояться? Ушкуйников? Сбыслава с Завидом? Я скажу им, что выполнял приказ Ядрея. Они не смогут уличить меня на лжи". Он перевёл затуманенный взор на золотую статую и хищно ухмыльнулся. "Мы ещё поборемся", - подумал он.

       Тем временем пам понемногу впадал в исступление и воспарял душой в небеса. Скоро перед его взором предстали знакомые чертоги Сорни-Най. Из терема у подножия русальей горы вышел коротышка в шапке и сурово взглянул на гостя.

       - Богиня недовольна твоим вождём, пам. И недовольна тобой, ибо ты не смог удержать его от необдуманного поступка.

       - Мне больно слышать эти слова, - ответил Кулькатли. - За что богиня гневается на нас? Скажи, и я сделаю всё, чтобы заслужить её прощение.

       - Ты позволил кану воспользоваться её изваянием для обмана русичей. Богиня не простит такого святотатства.

       - Но ведь я сделал всё, что в моих силах, дабы образумить Унху!

       - Однако не образумил. За одну мысль о подобном кощунстве следует наказать твой город, а уж деяние и вовсе непростительно.

       - Что же мне сделать, дабы богиня уняла свой гнев?

       - Ты должен уничтожить всех пришельцев, явившихся в югорскую землю. Только так ты сможешь вымолить прощение.

       - Но как мне совершить это? Ведь я не вой.

       - Ты хочешь совета у богини? - удивился маленький человечек. - Богиня не даёт советов. Она приказывает. Ты исполняешь.

       - Богиня слишком сурова. Мы не заслужили этого, - удручённо промолвил пам.

       - Хорошо, я передам твои слова великой Сорни-Най.

       - Скажи богине, что я выполню её поручение, - поспешно добавил Кулькатли.

       - Иначе и быть не может.

       Душа его ринулась вниз, к земле. Спускаясь, он увидел свой город, полный радости и веселья, а рядом с ним - разворошенный и полупустой русский стан. Там царили печаль и уныние. Множество раненых, лёжа на лапнике под открытым небом, стонало от боли и металось в горячке, угрюмые молчаливые люди ходили меж них, подбирая обломки, складывая берестяные чумы и поднося занедужившим кипяток в костяных кружках. Слышалась незнакомая речь и скрежет точила. Привязанные к колышкам олени хрумкали сухим ягелем, варилась пища в больших котлах, несколько ратников, стоя на коленях, слушали вдохновенную речь человека в поношенной лисьей шубе и истёртом треухе. Сверкая безумными глазами, человек этот что-то вещал им, размахивал руками и кривлялся.

       Пам приземлился и, обернувшись волком, спрятался за бугорком. Шерсть его вздыбилась на загривке, из пасти послышалось негромкое рычание: Кулькатли наводил на новгородцев колдовской морок. Ему хотелось, чтобы пришельцы возненавидели друг друга и вновь сошлись в междоусобной сече. Лишь так мог он уничтожить неуступчивых русичей.