Кащеевы байки. Сказки о снах, смерти и прочих состояниях ума

Пахло солью, водорослями и осенью. На вересковых пустошах, начинавшихся за пляжем, гулял дождь, размазавшийся взвесью над камнями и речками. Серый, мокрый саван укрыл весь окоем то ли туманом, то ли водяной пылью. Тот, кто решился бы пройти по гладким от влаги камням, не мог бы увидеть ничего дальше своей руки, да и то если бы сумел особым, хитрым образом сощурить глаза – так, как привыкли делать только заядлые странники страны без времени.

Однако что-то случилось. Седой человек вдруг вынырнул из своих дум, услышав мягкий шорох гальки. Медленно, нехотя повернул голову и разве что не вздрогнул от незваного гостя. Тот был одет совсем нескладно, даже более того – смешно и странно. Пестрая рубаха навыпуск выглядывала из-под короткой дутой куртки, мокро липли к лицу длинные волосы и ухоженная борода, через дыры в синих штанах светилось тело, а ноги были обуты в какие-то несуразные башмаки. Гость оделся ярко, но без достоинства мужа. То ли дело седой – под простецким дорожным плащом скрывались зеленые порты, заправленные в высокие сапоги с острыми носами, пояс переливался серебряными набойками, а над двумя поддетыми друг под друга рубахами вилась толстая, в палец, гривна. Гость неловко осел в песок и протянул руку.

– Коля. Здравствуйте!

– И тебе поздорову… Коля, – наклонил голову седой. – Я – Торке Сигвардссон из рода Торвальда Синее брюхо.

Вместе с порывом ветра повисла пауза. Торке плотно закутался в плащ, натянул поглубже капюшон и молча уставился на волны. Коля, угнездившись в мокром песке, смущенно поглядывал на него, но не решался продолжить разговор. Он неловко перебирал пальцами гладкие камушки, рассыпанные тут и там, оглаживал волосы и явно хотел говорить. Прошло какое-то время. Наконец, не выдержав молчания, Коля открыл рот и осекся, поймав взгляд Торке.

– Не тяни, юноша. Говори, зачем пришел, и оставь меня, – проворчал седой человек.

– Я… э… в общем, тут такое дело…. – захлебываясь и глотая слова, зачастил Коля. – Говорят, вы мой предок. Вот. Я хотел подойти и… как бы это… выразить свое уважение? Да?

– Выразил? Ступай, – заворчал внутри капюшона Торке.

– А… эээ… у… я думал… – совсем растерялся Коля. Потом замолчал и начал подниматься. Он до того неловко вставал, оскальзываясь и выкидывая ноги, что нечаянно обсыпал плащ Сигвардссона мокрым песком.

– Вот почто вы сюда идете? – взорвался Торке, вскакивая на ноги. – Чего вы меня тревожите? Вы не из моего рода! Моя прямая линия пресеклась вскоре после того, как моя дражайшая прапраправнучка спуталась с этим выродком-голодранцем и померла, не понеся наследника! У-у-у, сластолюбивая корова! Польстилась на эти длинные усы и золотые кольца! А что у него в сердце? Только дурь на дурнине поскоком скачет! Остались двухродные и трехродные, и хоть бы один мстить поехал! Так нет, все им двор княжеский, все им теплый очаг да пиво хлестать! Забыли честь, опозорили! Мы, мол, не знали… Да все знали, я спрашивал, спрашивал у княжьего виночерпия – все знали, да токмо сделали вид, будто не знают. А от этого слабого корня кто может уродиться? Ну, кто? Ты? Да ты даже на мужа не похож, даром что борода торчком! Коля! Кол стоеросовый! Дубина!

Коля молча хлопал глазами. Торке ярился все больше и больше, тряся головой. Потом скинул плащ и ринулся в атаку. Надо признать, налетел он грозно. Махал кулаками, взвывая и отплевываясь, грозно хмурился и что-то злобно бормотал себе под нос. Завязалась драка.

Через несколько минут оба сели на песок, отдуваясь и поглядывая друг на друга. Колино ухоженное лицо украсил фингал и рассеченная губа, стремительно наливавшиеся цветом, а Торке мог похвастаться двумя шатающимися зубами и одышкой, вызванной коротким джебом в солнечное сплетение.

– А ты ничего, удар держишь… Хотя все равно, выучка слаба, слаба… Кто ж так ноги ставит? А если у меня был бы, скажем, сакс? Или нож поменьше? Вот так налетел бы вроде как с кулаками, а потом раз – и воткнул в живот. Помню, я так одного детину к богам отправил. Ну, не так, но похоже. Дескать, на кулачки вызвал, а потом из-за сапога раз – и в живот! Он бельма выпучил, а я его руку хватаю и кричу: «Ах ты падаль! Нож в честном бою потянул!» Ну, конечно, его свита повскакала с мест, но тут уже мои братья (они все это время тихо за дверью ждали) прибежали, и всех мы их порубили. Конунг, помню, тогда ярился перед людьми, дескать, правду нарушили. А потом к нам приходит в поруб и говорит: «Спасибо тебе, Торке, уж очень это был злой и плохой бонд, уж очень он мне крови много попортил. Я, говорит, тебя отпущу – езжай-ка ты в Гардарику, там русы есть, а я о тебе словечко замолвлю». Вот так и вышло… Ну, вот так я стал твоим предком. Все, получил, зачем пришел?

Коля усмехнулся. Повреждения от недавней стычки рассасывались на глазах, как и отпускала боль.

– Торке Сигвардссон, а почему вы так злились на меня? Ведь вроде бы…