Кащенко. Записки не сумасшедшего

Кто – мне узнать не дано. Ко мне не пускают, только принимают передачи. Снова сажусь за ноут, снова крик: «Ко-о-това-а-а!» Я снова вздрагиваю, а это пришел мой дорогой адвокат. Как обычно, с изрядным опозданием, поэтому в зале свиданий уже не протолкнуться. Приношу стулья из столовой, мы садимся лицом к пианино. «Мы будем общаться с вами и вашим адвокатом исключительно в рамках закона», – вспоминаю я слова завотделением. По закону положено свидание наедине – адвокатская тайна. В прошлый раз я сидела на ручке кресла, шепча адвокату что-то глубоко интимное, сейчас мы вдвоем уткнулись лицом в пианино. Вовсе не потому, что нас кто-то может подслушать, какое там – за спиной такой гвалт, плач, перебранки, кто-то делит продукты, кто-то веселит больных анекдотами. Живая жизнь, короче, это только нам этот гвалт мешает, но тут, конечно, наши проблемы.

Адвокат, обращаясь к медсестре, говорит, что после позиционных боев в предбаннике и шмона – адвоката тоже шмонали! – у него нехорошо с сердцем. Просит валокордина. Медсестра – бедная, мне ее жаль, она же только исполнитель! – прибегает с пузырьком, но теперь адвокат просит нитроглицерин. У медсестры трясутся руки…

Адвокат уходит, а у медсестры новая беда – явилась еще одна посетительница к Котовой. И тоже, несомненно, доказывала, что у Котовой нет никого из родни в Москве, муж и сын в Америке, а что «близкие родственники» – это понятие растяжимое и ее необходимо пропустить. Конечно, ее все равно не пропустили, мне жаль лишь медсестру, на ее месте я бы уже возненавидела эту Котову… Но медсестра беззлобно приносит мне огромный пакет со вкусностями: «Школьная подруга тебе просила передать, забирай быстро». В пакете судок с куском паровой рыбы, кефир, творог, фрукты, сыры, помидоры, свежие бездрожжевые булочки и круассаны. Отдаю кисломолочку и помидоры соседям, а сыр и круассаны несу медсестре. «Разрешите по-братски поделиться». Дары принимаются с благодарностью.

Время ужина, а мне стыдно идти в столовку. Все эти брошенные старухи, что чистят зубы истертыми зубными щетками, реально больные девчонки, которые моют головы в раковинах. Им родственники передают кошмарную копченую колбасу и жуткое количество дешевых конфет и приторных вафель, отчего их ляжки превращаются в толстое непропеченное тесто. А у нас с Татьяной Владимировной, Алей и Ксюхой-«Хармсом» снова ресторанный обед. Убирая судки и кулечки в холодильник, нахожу на дне пакета крохотную записку: «Леночка, я тебя люблю. Мы тебя ждем. Наида». Наида – это и есть школьная подруга.

После ужина наблюдаю, как перловку и подливку, именуемую «азу» – или все же «рагу»? – санитарки носят ведрами в наш какательно-курительный салон и выливают в унитаз. Шарах ведро перловки в унитаз, чтоб не париться, на помойку во двор не нести… Еще утром раздавались негодующие вопли, что «больные срут куда попало» и что унитаз вот-вот засорится. Шарах ведро перловки… Шарах…

Понятно, что унитаз тут же и засорился. А сегодня суббота, вечер. А утром раковину разнесли.

– Еще вчера у нас на семьдесят человек было два унитаза и три раковины. А сегодня осталось две раковины и один унитаз, – шепчу я, смеясь, окну.

– Смотри на жизнь философски, – отвечает окно.

Я так и смотрю… Я смотрю на все через это окно, которое постоянно меняет угол зрения, так часто выворачиваясь то наизнанку, то обратно. Явления, понятия превращаются в свою противоположность… Относиться к этому можно только философски.

– Кстати, ты не надумало мне рассказать, почему я тут очутилась? – вдруг спрашиваю я окно.

– Ты же сама все так хорошо объяснила, – окно морщится от пыли, покрывается лукавыми морщинками.

– Да… Но… Я знаю, что чего-то не додумала. Я помню, ты мне само подсказывало.

– Додумай… Если хочешь. Впрочем, это не очень важно, ты все повторяешь: «Я никогда не давала им оснований считать, что хочу закосить под психа». Отсюда и необъяснимость: зачем они тебя сюда засунули? Это, однако, лишь видимость.

– Засунули для видимости? Или это лишь видимое объяснение?

– Эх, не клеится у нас разговор… Может, у тебя с головой не все в порядке сегодня?

Я думаю, прислонившись плечом к окну, думаю… За окном ночь, ничего не видно, но я вглядываюсь. А за спиной – жизнь, реальный мир, обитатели… Иду по коридору, на входе в палату меня догоняет Ксюха, которая только что не отталкивает меня плечом:

– Ирку обратно привезли! – кричит она на всю палату.

Наш милый, все-про-всех-раньше-всех-знающий «Хармс»!

– Какую Ирку? – вскидывается палата.

– Да нашу Ирку, которая на той кровати в углу лежала, – «Хармс» показывает на окно.

– Да ты что? Ее же только на той неделе выписали!

– На той выписали, а вчера опять загремела. Она конкретно в переклине, говорит: «В гости пошли, а туда менты нагрянули, повязали и сюда, в дурку».

– Что-то когда я хожу в гости, к нам менты не приезжают, – бросает с соседней кровати Татьяна Владимировна.