Когда через десять минут я увидела перед собой своё собственное улыбающееся лицо, убеждающее, что мы справимся, и всё пройдет, как надо, я едва не разрыдалась. Получилось! Ответ был на поверхности с самого начала. И ничего сложного, просто нужно было знать с какой стороны подойти! Нужно было вернуться в момент, который хорошо помнишь, вызвав в памяти наиболее подробный образ себя и своего внутреннего состояния в тот момент, и произнести послание!
Хоть что-то! Я достигла пустяковых, но всё-таки результатов. И всего за три недели! И это значило, что времени на промедление не осталось. Моя спина была во вполне сносном состоянии. Лекарства рулуюнгов оказались весьма эффективны. Как и упражнения Алли, которая занималась со мной дважды в день. Бегать по пересечённой местности с нагрузкой я бы пока не стала, а одолеть небольшой переход от портала до портала с небольшим рюкзаком мне было вполне по силам. Но чем больше я размышляла о своих дальнейших действиях, тем отчётливее понимала, что мне нужна помощь.
Я часто возвращалась мысленно к каждому из наших прощаний с Иллаем. А их оказалось больше, чем можно было ожидать от таких коротких не-отношений. Боюсь, мы оба с самого начала были настроены отнюдь не на совместное будущее. Сердце сейчас болезненно отмеряло удары, как в тот день, когда мы стояли, крепко обнявшись, слушая этот самый стук. Ни один не отпускал руки. Как долго, я не знала. Дышать больно было и сейчас, спустя почти двадцать дней.
Я подошла к серому, волнистому от дождя окну, медленно опустилась на колени, и прижавшись к нему ладонями неожиданно для самой себя прошептала строчки из «Resistance».
Hold me
Our lips must always be sealed
Руку неожиданно обожгло, и я недоуменно вытерла тёплое сырое пятнышко. Коснулась влажной дорожки на шее. Я же не плакала. Я бы знала. Ведь, когда плачешь, знаешь об этом?
Помощь откликнулась сразу, стоило мне позвать.
ГЛАВА 15
— Ты?
— Я, — согласился Иллай. — Знаешь, наши приветствия довольно однообразны, — сказал, как ни в чём не бывало. Будто зашёл за книжкой после обеда. Словно не было никакого мучительного прощания и трёхнедельной разлуки.
В эту секунду я была химической лабораторией, набором катализаторов и реактивов — кровь отчаянно разогналась, лёгкие вообще не работали. Вместо желудка холодная дыра с футбольный мяч, не меньше, лишающая какой бы то ни было возможности пошевелиться. А глаза не видят ничего, кроме одного единственного пятна света — его, всё остальное — тьма: это железы выбросили целый коктейль из гормонов. Одно неверное движение или хотя бы вдох и взрыв неминуем.
— Мм, — на этом мои фонетические операции прекратились: горло предсказуемо стянуло спазмом.
— Я вот тут подумал, может, ты просто скопировала мою манеру встречать тебя? — тихонько присел на диван. Я, кажется, покачнулась. — Не нарочно, конечно же. Просто, раз уж так выходит каждый раз, тебе, вроде как, ничего больше и не остается, кроме…
— Что ты здесь делаешь? — выдавила я, наконец.
— Ну! О чем я и толкую! Слово в слово, — Иллай широко улыбнулся. Не зная его можно было бы подумать, что он искренне рад встрече, если бы не улыбка, которая была слишком широка, обнажая почти половину зубов. И не дергался чуть заметно правый уголок рта.
Тело вышло из оцепенения и заволновалось. Я ещё пару раз успела хлопнуть глазами, прежде чем сознание того, что передо мной именно он, привело к следующей реакции организма, и я вспыхнула, как бумажная салфетка в камине.
— Негодяй, — прошипела я, вовремя опустив лицо. — Как ты можешь заявляться сюда как ни в чём не бывало?! — теперь моя пурпурная физиономия была оправдана, что, впрочем, беспокоило меня сейчас меньше всего. — Сначала бросаешь меня здесь одну, убираясь к чертям собачьим, а теперь отпускаешь шуточки по поводу моей лексической ограниченности?! Да, чтоб тебя! — последнюю фразу я выкрикнула, подкрепив свои слова маленькой диванной подушкой, запущенной, как я надеялась, ему в голову.
— Даже не представляешь, как я рад, что тебе заметно лучше, — Иллаю пришлось довольно сильно отклониться в сторону, чтобы поймать подушонку, и он легонько бросил её в меня обратно. — На случай, если потребуется снова, — с лёгким смешком пояснил он.
— Вижу, что и ты не хвораешь! Что тебе нужно, вирит твоим рёбрам?!
— Ну, признаюсь, у меня было к тебе два вопроса. С одним из них я уже закончил, — он подался вперёд, упершись локтями в колени, и совершенно обезоруживающе спросил, — Ты и вправду на меня сердишься?
— Сержусь? Я зла, как гремлин!
Иллай озадаченно потёр подбородок, и смешно сморщив нос, произнес:
— Эээ…
— Вот именно! — а сердиться на него было чрезвычайно трудно.
— Не припомню ничего такого, что могло бы…
— Я просила тебя не стирать мне память!
— Но я и не…
— Состояние беспамятства, то есть принудительного погружения в анабиоз, по моему мнению, относится именно к таким действиям!
— Оу. Так дело в этом, — теперь он смущенно потер подбородок, — Прости, у меня вовсе не было намерения тебя оскорбить или тем более расстроить.
— Но тебе удалось! И не только в этом, к твоему сведению!