Кашпар Лен-мститель

— Так ведь я их уже пять месяцев кормлю, хватит, поди? Сколько можно — за двоих вкалывать да еще детей сиськой кормить! Нет такого закона! Так и на Ольшаны[15] угодить недолго!.. Боже милостивый, — через минуту-другую прибавила она и повела глазами в сторону Лена, но отчего-то не решилась взглянуть на него.

Под лесами никого, кроме них троих, не было — она, рыжий да Лен. Ливень отрезал их от всего мира. В мутном, белом от извести ручейке, бегущем со стройплощадки на улицу, неслись крупные, с яйцо, пузыри.

Скуластое лицо рыжего расплылось в улыбке, он нахально повернулся к Лену, видимо, замышляя что-то ему на удивленье, даме на потеху.

Поденщик счел ноги вымытыми, поочередно отер их о штанины полотняных брюк и, подцепив стоптанные башмаки большими пальцами ног, наконец встал. Сделав пару шагов, он комично споткнулся и начал выковыривать из утоптанной земли предмет, который якобы чуть не послужил причиной его падения. Это было довольно большое полено, врытое корой вверх, невдалеке виднелось второе такое же: раньше здесь стояли штабеля бревен. Рыжий не поленился выкорчевать оба. По его виду можно было подумать, что замышлял он нечто неслыханное.

Сонливость у Лена как рукой сняло, и теперь ни одно движение рыжего не ускользало от его взгляда. Лена трясло от злости, он даже не задавался вопросом отчего, понимая только, что вся она сосредоточилась на коренастом рыжаке и что растет с каждым вдохом. Лену казалось, что злость родилась не в нем, что взялась она невесть откуда, вихрем летит по улицам, и, как доберется до него, до Лена, сорвет с места, и, не спрашивая на то его воли, швырнет на рыжего. Каждой мышцей чувствовал он приближение неподвластной ему, захватывающей его стихии.

Тем временем рыжий схватил оба полена и, уложив их половчее на руки, словно грудных детей, стал изображать няньку. Баюкая деревянных «крошек», он все ближе подходил к Кабоурковой. Уголки его рта были скорбно опущены, он сочувственно качал головой.

Лен держался до последнего, но когда Кабоуркова, смекнув в чем дело, захихикала, хоть и негромко и даже стыдливо, уткнувшись в сбившийся на шею платок, а рыжий, почуяв успех, стал изображать детский плач, плаксивый дуэт двух заглушающих друг друга малышей, склоняясь то к одному, то к другому «младенцу», и Кабоуркова аж по бедрам себя хлопнула от восторга, — Лен не стерпел и бросился на поденщика.

Рыжий ждал этого. Ему, поднаторевшему в драках, хватило лишь одного гортанного возгласа Лена, одной зловещей искры в его глазах, чтобы понять — противник готов на все. Рыжий не медлил ни секунды, чуя, что это дорого ему обойдется.

Одна из сосновых «двойняшек» полетела в Лена, угодила прямо в лоб. Тупая боль оглушила его. Но удержать Лена, который был на две головы выше рыжего, не могла уже никакая сила. Руки его сдавили горло противника, и, надо сказать, вовремя: рыжий было занес над ним, как дубину, второе полено. Оно шмякнулось о землю, а следом, прямо на него, грянулся навзничь поденщик.

Лен-великан, распираемый недюжинной силой, с ловкостью жнеца, вяжущего в поле снопы, ухватил одной пятерней и правую, и левую руки рыжего, а свободной ладонью стал хлестать его по щекам. Кабоуркова, схватившись за голову, присела на корточки. Удары сыпались один за другим. Лен бил без устали, не помня себя от гнева. Рыжий в ярости скалил зубы, пытаясь вывернуться. Когда же он смирился, кровоточащие губы его покорно обмякли, а на глаза, широко раскрытые от смертельного страха, навернулись слезы, Лен смилостивился.

— Ради всего святого, опомнитесь! Ведь так и убить недолго! — взмолилась Кабоуркова, взяв Лена за плечо. — Господи, ну и вид у вас! — добавила она, когда Лен поднял на нее глаза.

Он с трудом встал, но еще тяжелее пришлось рыжему. Сперва он долго стоял на коленях, прикрывая локтем разбитое в кровь лицо. До сей минуты стычка проходила без единого звука, но вдруг рыжий громко всхлипнул, заглушив плач рукавом. Потом еще и еще; его согбенная спина затряслась в немом рыданье. Он еле поднялся и побрел прочь, сдавленно мыча в рукав. Миновал забор стройки и исчез из виду.

Сам не зная почему, из какого-то внутреннего побуждения, Лен пошел за ним, но, дойдя до крайней опоры лесов, остановился и, прислонившись к ней, отдышался.

Что-то страшное происходило с ним. С каждым ударом сердца мир чрезвычайно плотно сжимался в одну маленькую точку, столь тяжелую и пронзительную, что Лен физически ощущал ее; точка сверлила голову, въедалась в мякоть мозга. Сжатие обозримого пространства длилось не более секунды, а затем окружавшие Лена предметы стали рассыпаться на части с каждым ударом пульса, пока он не расслышал пронзительный свист, точно в ушах у него отчаянно запиликали сверчки. Лен растерялся, изумившись неожиданному, небывалому прежде состоянию. Но страха не было — изможденный, обессиленный Лен не способен был поддаться ему. Страх зашевелился, когда припадок пошел на убыль, мысли в голове прояснились, и он снова услышал шум дождя.