Каштаны на память

В воображении Шаблия уже рисовались картины битвы за Харьков и Киев, за Днепр. Он видел участие в этих битвах и партизанских отрядов.

Он закрыл утомленные глаза, попытался заснуть, как вдруг зазвонил телефон. Быстро поднялся, подошел к столу и взял трубку.

— Товарищ Шаблий?

— Да.

— Доброе утро. Куда доставить орудия и снаряды? — спросили на противоположном конце телефонного провода…

После этого приятного звонка Семен Кондратьевич понял, что теперь уже не заснет…

9

Ноябрь сорок второго года был холодным. На безлистых веточках замерзали дождевые капли. Серая и неприветливая, скованная морозом земля. Между ветвями дубов завывает ветер.

Холодно было Терентию Живице и Ивану Оленеву в лесу. Они уже могли остановить несколько машин, промчавшихся по шоссе, но обоим хотелось дождаться более заметной «птицы» на легковой машине или на мотоцикле.

Прошел год, как Иван Оленев стал Лосевым и жил у Надежды Калины, как пришел из Молдавии тяжело раненный двоюродный брат Надежды и друг Ивана по пятой заставе Терентий Живица.

Друзья-пограничники еще прошлой осенью с помощью двух ребят-десятиклассников собрали детекторный приемник.

И протянулась к ним тонюсенькая нить из Москвы, из Саратова, откуда вела передачи радиостанция имени Тараса Шевченко.

Бывшие пограничники не только слушали радио из Москвы и пересказывали потом услышанное надежным людям. Навесив торбы с кукурузным зерном или какой-нибудь крупой, Терентий и Иван то и дело отправлялись в путешествие обменивать продукты на вещи, хотя выменянного товара у них так никто и не видел. И Надежда тоже. Она, правда, догадывалась, что «товар», видимо, стоил того, чтобы ходить за ним, потому что после возвращения настроение у хлопцев всегда было приподнятое.

А ходили они почти за сотню километров от села, на дорогу Киев — Харьков, вблизи которой еще в сентябре сорок первого шли ожесточенные бои между фашистскими военными частями и партизанским отрядом арсенальцев.

Места были памятны Ивану: тут он потерял руку, тут стояли насмерть красноармейцы и чекисты, возглавляемые Шаблием, всего двенадцать человек вышли тут из огня живыми. У края поля были вкопаны и наспех засыпаны длинные глубокие рвы. Из-под земли торчали черепа, кости.

— Сколько же наших людей тут расстреляно! — ужасался Оленев.

Листовок хлопцы не распространяли. Листовки, считали Терентий и Иван, — занятие для школяров. Им же нужно убивать фашистских солдат, офицеров тут, за шестьсот километров от фронта. Потому они и ходили к реке Трубеж, в лес, подступавший с обеих сторон к шоссе. Там у них была спрятана снайперская винтовка, послужившая Оленеву еще на границе.

Они залегали и стреляли в фашистов, ехавших по шоссе.

Оленев бил мотоциклистов без промаха, особенно тех, у которых на груди висели металлические подковы с фосфоресцирующими буквами, светившимися ночью: «Фельджандармерия». Это были эсэсовские патрули, убийцы, головорезы. Всякий раз после выстрела Оленев приговаривал: «Вот именно! Живет еще пятая застава. Это вам за рвы под Барышевкой!..»

— Потри мне руку, затекла, — попросил Иван друга.

Терентий снял рукавицы. Вдали затрещал мотор мотоцикла. Живица схватил бинокль:

— Они. Жандармы!

Терентий заметил в коляске мотоцикла немца в кожаном пальто, из-за его спины торчал штырь-антенна, который гнулся на ветре, словно камышина с распущенным султаном.

— Только не пробей, Ваня, их радиоаппарат!

— Вот именно! Подставляй плечо!

Оленев положил винтовку на плечо друга, который встал на колени, поймал в оптический прицел водителя мотоцикла. Секунда. Вторая… И мотоцикл ткнулся в кювет. Еще выстрел — и неестественно откинулся на спину второй жандарм.

Мотоцикл лежал в кювете и яростно рычал. Терентий оттащил трупы с дороги, а потом выключил двигатель, повел мотоцикл в кустарник. Оленев, положив винтовку на ветку, был наготове. В случае появления еще какого-нибудь транспорта он должен остановить машину, прикрыть Терентия.

Но других машин не было, и пограничники стали рассматривать трофеи. Больше всего их интересовала рация.

— Эту штуковину, Ваня, в мешок! — сказал Живица. — Все бумаги и полевые сумки закопаем.

— А как с этим? — кивнул Оленев на мотоцикл. — Может, поедем?

— Разве что до первого жандарма. Лучше забросаем хворостом, может, весной пригодится нам.

Они закопали убитых, а потом насобирали в лесу кучу ветвей и забросали ими мотоцикл.

— А когда же радио попробуем? — спросил Иван. — Может, оно и не играет.

— Отойдем подальше.

Через час они остановились у небольшого, чудом уцелевшего стога соломы. Посреди поля он был как лодка, затерявшаяся в волнах. Над головою ясные, крупные звезды.

— Холодно. Наверно, мороз градусов пятнадцать, да еще и без снега, — сказал Иван.

— Зато для нас везде дорога — и через болотце, и через речку. Подожди-ка, Ваня. — Терентий услышал в наушниках свист, писк, а потом и какие-то неразборчивые голоса.