Каштаны на память

Он стал крутить ручку настройки, ибо знал, что переключил рацию на «прием». И вдруг сквозь писк морзянки прозвучал чистый, уверенный голос Москвы: «В последний час…» Они затаили дыхание. Голос этого диктора знали еще со службы на пятой заставе. Сейчас он торжественно-празднично сообщил, что девятнадцатого ноября 1942 года после небывалой в истории войн артиллерийской подготовки войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в наступление на берегах Волги.

— Теперь наших не остановишь! — гордо сказал Живица. Он немного помолчал и спросил: — Как назовем наш отряд?

— Имени пятой заставы! — ответил Оленев не колеблясь.

— Ну и голова ты! — Терентий крепко обнял друга за плечи.

Возвратились они на следующий день под вечер, спрятав новый трофей в лесу. Терентий пошел к крестной матери, а Иван — домой.

К большому удивлению, Оленев увидел на столе чугунок с вареной картошкой, от которой еще шел пар, миску с огурцами и бутылку со странным горлышком, которую встречал у жандармов, подстреленных им на харьковской дороге.

Надя сидела спиной к порогу, ее растрепанные волосы густым снопом лежали на спине. Она обернулась, и Иван заметил на ее шее красные пятна, будто следы чьих-то ногтей. Щеки Нади мокрые, в слезах, а губы дрожат от обиды.

— Ну что, Лосев Иван? Наменял товара?.. — вдруг послышался насмешливый голос. Из горницы вышел, пошатываясь, Вадим Перелетный. — Что же ты смотришь? Ну ударь меня за то, что я попил немного крови из ее шейки.

— Кто же дерется без правой руки? — усмехнулся Оленев. — Несолидно мне драться, господин грос полицай!

— Это точно. Несолидно. Вижу рыцаря. Садись, выпьем! Не бойся. Только чмокнул ее в шею. Змея она у тебя! Ее и втроем не побороть.

Перелетный налил из своей бутылки с причудливым горлышком Оленеву:

— Пей! Чего же ты наменял на просо или кукурузу?

— А ничего, кроме вестей от немецких солдат, что в Сталинграде им таки дают прикурить, аж небу жарко!

— Что ты городишь, Иван! — насторожился Перелетный.

— То, что солдаты говорили… Так и сказали: «Пей, рус Иван! Ваша взяла в Сталинграде. Идем и мы туда на убой, как быки».

Иван говорил таким серьезным тоном, что Перелетный захлопал глазами.

— Да за такие разговорчики тебя завтра же на виселицу поведут! — выкрикнул Перелетный.

— Не мог же я такое выдумать?

— И ты понимаешь по-немецки?

— Среди них был такой, что по-русски мог…

— Может, какой-нибудь коминтерновец?

— Что ж тут удивительного? Не все же немцы зверье, как те, которые постреляли людей и закопали во рвы. Какой я для них противник, без руки-то?

Вадим Перелетный слушал Ивана и не мог установить, что в его рассказах было правдой, а что выдумкой. Одно он заметил: этот примак на удивление спокоен, будто совсем махнул рукой на свою русалку, вроде и все равно ему, целовал ее полицай или нет.

— Ну пей! — предложил Перелетный Оленеву.

— Вот именно. За здоровье Нади, за ее будущее счастье. Я ухожу от тебя, Надя, так будет лучше. — Иван взял чарку и выпил.

— Это ты взаправду? — как спросонья спросила Надя. — Да еще и при таком свидетеле?

— Взаправду. И при свидетеле, потомке запорожцев, писавших письмо турецкому султану, — дерзко сказал Иван (знал: Перелетный любил похвалиться своим казацким происхождением).

— Да его предки были где-то в лакеях панских! — простодушно, но гневно выпалила Надя. — Запорожец вот так не кусал бы женщину! Запорожцы за оскорбление женщин сажали своих бабников на кол.

— Откуда знаешь? — засмеялся Перелетный.

В это мгновение появился посыльный из управы:

— Пан! Вас разыскивают по телефону из самого Киева. Вам нужно ехать немедленно в родное село!

— Так уж и немедленно?

— Как велено, так и передано, — пожал плечами посыльный.

— Что там могло случиться? Отца убили?.. Да я… Я…

— Не говорили. Однако не на похороны же. Что сейчас человек? Плюнь и разотри. Не то время, чтобы вызывать на похороны. Дело какое-то. Сам вроде гебитс… велел ехать сразу же туда!..

— Пусть шофер готовит машину! Поеду утром. Так и передай. И еще скажи, чтобы не заморозил радиатор.

— Будь сделано, пан цугфюрер!

У Оленева похолодело внутри. Ведь в селе Перелетного, куда заходил Терентий по пути из Молдавии, живет тетка Семена Кондратьевича Шаблия…

Вадим Перелетный надел шинель и ушел. А Надя сразу же бросилась к Ивану:

— Это правда, что наши в Сталинграде перешли в наступление?

— Еще и как правда!

— Теперь не будешь так томиться душой, Ваня?

— Вот именно! Не буду, Надя.

— Сколько же я пережила за эти дни, сколько намучилась. Что стоило отбиться от этого Перелетного?.. Почему не расспрашиваешь? — расплакалась вдруг Надя. — Считаешь себя чужим, что ли?

— Нет.

— И ты правда хочешь уйти от меня из-за этого Перелетного?

— Не из-за Перелетного… Все, что ты пережила, все это мелочь по сравнению с тем, что можешь еще пережить из-за меня. — Он прижал ее к себе единственной рукой. — Я люблю тебя. И потому, что люблю, мы должны разлучиться до времени, пока придут наши… Ты пойми, что и я и Терентий не можем так ждать, томиться душой, как ты сказала. Я пойду отсюда за сотню, за две сотни километров для настоящего дела. Ты меня пойми…