Каштаны на память

Ее большие черные глаза стали еще темнее и с грустью смотрели на Андрея, который стоял рядом. Глаза не молчали, как и тогда, в первый день войны, когда девушка примчалась на коне со станции:

Глаза Леси:«Я останусь здесь. Боюсь, что мы уже никогда не встретимся».

Глаза Андрея:«Я бы все отдал, чтобы быть с тобой рядом. Но не сейчас. Поезжай. И как можно быстрее».

Глаза Леси:«У меня уже нет отца. И я не представляю, как быть еще и без тебя. Хочу всегда видеть тебя, слышать твой голос…»

Глаза Андрея:«И я…»

— Да, чуть не забыла, — прошептала Леся, будто разговор состоялся на самом деле. — Я буду обращаться к тебе через наши звезды.

Андрей положил руку на ее лоб и почувствовал, какой он горячий.

— Не хватало тебе еще и простуды, милая! — Он прижал ее голову к своей груди.

Колотуха уже торопил их.

— Хватит, Андрей! Дай и нам попрощаться с ней. Она же всем нам как сестра!

Пограничники подходили к Лесе, что-то говорили и отходили. Прощались они не только с Лесей Тулиной, но и с ее славным отцом, родной заставой, которая была для них родным домом, которая сплотила их, таких разных по характерам и национальностям, воспитала преданных и верных боевому товариществу, своему Отечеству.

Загромыхали автомашины. Поднялся людской гомон. Красноармейцы усаживали раненых в кузова.

К Андрею Стоколосу подошел Артур Рубен и виновато сказал:

— Не могу обнять тебя, друг. Рука как плеть. Но дружба наша будет жить! Лай дзиво драйзиба! — повторил по-латышски. — Но они… — погрозился кулаком на запад. — Они не пройдут. Но пасаран!..

— Береги Лесю, Артур! Ты один с нашей заставы с ней… Ты знаешь, кто она для меня!

— Хорошо. Лаби… Я все понимаю. — Рубен поцеловал своего товарища.

Машины двинулись.

Первые автомобили-тягачи уже спускались извилистой дорогой к Днестру. А с последней еще махали руками Опенкин, Рубен и Леся.

— Вот и разлетелись как птицы! — с грустью сказал Андрей. — И это на двадцатый день войны. А где мы будем, когда армия возвратится на нашу границу?

— Вот именно! — с иронией подтвердил Оленев. — Где? Зачем уходить так далеко, Андрей?.. Дожить бы до вечера. А сейчас давай в засаду на пшеничное поле!

— Да, ребята! — очнулся лейтенант Рябчиков. — В штабе стрелковой дивизии нам приказали поджечь пшеницу, когда наши пройдут на тот берег. Стоколос и Оленев! Приказываю это сделать вам!

— Есть! — ответил Оленев.

— Ну и приказ! — вроде хотел возразить Андрей, но больше ничего не сказал.

Терентий Живица и Шмель Мукагов остались на дороге возле кукурузного поля. Лейтенант Рябчиков и старшина Колотуха с группой бойцов оседлали грейдер, который тянулся от днестровской кручи в бескрайние бессарабские степи. Андрею Стоколосу и Ивану Оленеву досталась пересекающая золотистую стену пшеницы полевая дорога.

— Что, друг Шмель? — обратился Живица к своему напарнику. — Это тебе не в фургончике сидеть со Стоколосом. Тут дела, брат, посерьезней. Это у вас лезгинку танцуют? А?

— И у нас, — ответил Мукагов и неожиданно спросил: — Слыхал? Перед самым перевалом через Кавказский хребет есть город Беслан?

— Теперь буду знать.

— Приезжай в гости! — пригласил мечтательным голосом Мукагов. — С родственниками познакомлю. Их у меня немало…

— Спасибо. А ты, Шмель, приезжай ко мне. Мое село на границе Черниговщины и Киевщины, — тяжело вздохнул Терентий. — Там уж скосили сено, растет отава…

Мукагов слушал рассеянно, все оглядывался на переправу.

— Хотя бы скорей переходили на тот берег!

Врага долго ждать не пришлось. Это была вражеская разведка на мотоциклах. Затрещал пулемет Живицы и Мукагова. Первый мотоцикл сразу же повернул с дороги в канаву и там опрокинулся. Другой, сделав круг, тоже повалился на бок. Третий мотоцикл проскочил вперед. Но короткая очередь остановила и его. С коляски мотоцикла выскочили два солдата, поползли к придорожной канаве и стали отстреливаться.

Мукагов оглянулся: «Прошли наши?..»

— Да скорее! Идут, как ишак под гору! — выкрикнул он, будто красноармейцы, которые направлялись к переправе, могли его услышать.

— Действительно! — волновался и Живица.

Приблизилось еще несколько мотоциклов и за ними на полном ходу — тягач с пушкой. Мукагов и Живица дали очередь и по этим мотоциклам, и по тягачу. Теперь гитлеровские автоматчики стреляли непрерывно, а артиллеристы стали разворачивать пушку. Мукагов еще раз оглянулся.

— Не видно наших. — Он вытер вспотевший лоб. — Нам тут не удержаться. Ударят пушкой — и все!

— Но и до кручи нельзя пустить пушку. Еще ударят по переправе прямой наводкой, — сказал Живица. — Давай в кукурузу, еще подержим дорогу на прицеле.

Они поползли от холма. Кукурузное поле было от них в тридцати шагах. Между тем ливень пуль стегал по холму и его склонам. Одна царапнула ногу Живицы, и он вскрикнул.

— Ранило!.. Дай пулемет!

— Возьми. Давай еще продвинемся.

Вот и кукуруза, высокая, зеленая, пышнолистная. Здесь можно спрятаться. Но это не главное. Нужно выбрать новую позицию и задержать пушку, автоматчиков, к которым еще подойдет подкрепление. Слышно, как шелестит жесткая листва от тихого ветра.