Каштаны на память

Перелетный был удивлен спокойствием девушки. Вообще в последнее время он замечал за собой, что плохо разбирается в людях, не может предугадать их поведения. Так было, когда он встретился с лейтенантом Рябчиковым и красноармейцем Мукаговым в плену. Вадим даже представить себе не мог, что его так будет ненавидеть Марина. А сюда Перелетный шел, чтобы ошеломить Надежду Калину, что ему известно про ее встречу с подозрительным одноруким мужчиной, может быть, партизаном. Конечно, был бы этот однорукий лояльным к новому порядку, то не прятался бы. Зарегистрировался и жил бы себе где-нибудь в примаках как инвалид войны. Но Надя была спокойна: «Встречалась… ну и что? Мы же все-таки люди!»

Почему она не дрожит, как дрожал он, когда попал в руки Рябчикова и Мукагова? Почему дивчина не боится ни вооруженных полицаев, ни властей? Да и рубашку стирает не для того, чтоб была она как память о двоюродном братце… Видно, кого-то надо переодеть. Уже за это ее можно потащить в управу, передать жандармерии. Ему, Перелетному, сделать это нетрудно. Он и шел сюда с твердым намерением выспросить у нее про окруженца. Но ее признание про встречу с ним сбило его с толку. А тут еще фото Андрея Стоколоса. К такому сюрпризу Вадим был не готов. В это трудно поверить, но это правда. Судьбы Перелетного и Стоколоса незримо сошлись здесь, на Черниговщине, во время новой власти.

— И нравится он тебе? — Вадим кивнул на фото.

— Симпатичный.

«Симпатичный…» — так говорила о нем и Таня. Вадим застал Андрея с Таней под цветущей яблоней, когда тот собирался в армию. Увидев Вадима, девушка хотела уйти, но Андрей удержал ее, не выпуская руки. Другой бы уже подался из чужого сада, а Стоколос — нет. Стоял, как будто это был его сад. Эта самоуверенность не понравилась Вадиму. Не такие ли раскулачили его дядьку, отобрали мельницу, молотилку, коней! Они вели себя во дворе дядьки как в собственном. Может, дошла бы очередь до отца Вадима, но тот вовремя сориентировался. Сам стал вытаскивать из-под навеса плуг, выводить коней. Еще и причитал: «Братуха и меня эксплуатировал! Я был его должником». Отец стал колхозным активистом, но сыну твердил: «Не я! Они раскулачили моими руками твоего дядьку! Он жертва, которая нас спасла. Запомни, Вадим. Наше время придет. Придет их погибель!»

Конечно, Андрея Стоколоса тогда и близко не было возле их села — жил где-то на границе.

Тогда под яблоней Вадиму хотелось унизить этого молокососа. Он стиснул кулаки и шагнул к нему: «Ну, Ромео!..» Взгляды их встретились, и Вадим не выдержал презрительного взгляда Андрея, опустил глаза, отступил и вдруг увидел, как тихо падали с яблонь белые лепестки.

«И на фото такой же взгляд, как и тогда. Полководец!..» — со злостью подумал Вадим, положив альбом на полку.

— Интересно, какими будут его глаза, когда немцы войдут в Москву? — мрачно усмехнулся он. — Ну так что будем делать? — вроде бы советуясь, спросил. — В управу тебя вести или в жандармерию?

— За что?

— Ты же не говоришь, с кем у тебя связи… Кто этот однорукий?

— Он вроде на вас похож, — ответила Надя.

Вадим понимал, что никуда ее не поведет. Если этот однорукий случайно оказался в селе, то нечего поднимать шум. Если она что-то скрывает, то надо нащупать ниточку и распутать весь клубок. Горячку пороть ни к чему. Хватит с него расправы с Мариной и ее матерью. Даже немцы не ожидали от него такого усердия, не говоря о полицаях… Как тогда, после поджога, кинулась на него старая мать Марины, так и хотела выцарапать ему глаза. «Будь же ты проклят, каин!..» Перелетный в душе ждал и даже хотел такого взрыва. Короткая очередь из автомата, который ему дал немец… Мать и Марина упали, хватаясь за грудь…

Он встрепенулся, качнул головой, как бы отгоняя видение, и оценивающе посмотрел на девушку.

«Она не хуже Марины. Ладони только грубоваты от работы, а так ничего…»

Он приблизился к Наде, взял ее за руку и вроде бы невзначай дотронулся до тугой груди.

— Это уж слишком! — Надя решительно отвела его руку.

— Кхе-е-хе-хе…

«И смеяться-то не умеет по-человечески», — подумала она, опуская глаза. Надо спрятать свое презрение, ведь жить же с ним в одном селе, да еще при этой страшной власти.

— Ты живешь одна? — поинтересовался Перелетный.

— Нет. С матерью, — сказала Надя и тут же для убедительности добавила: — Она сейчас у старшей сестры шинкует капусту.

— А может, ты все-таки вспомнишь про окруженца? Кто он? Куда шел?..

— Ну вот… Дала ему буханку хлеба — и все. Если опять придет, я вам скажу.

— Вот это разговор… А выпить-то есть у тебя?

— Нет, не держим.

— Так я и поверил.

— Можете поискать.

— Нет, этим я не занимаюсь. — Перелетный хмыкнул. — На дворе зябко. Не мешало бы и выпить. Пойду в другую хату, там угостят… — Он еще раз прошелся по комнате, осмотрел ее внимательно и, остановившись перед Надей, поднял пальцем подбородок девушки. — Хороша. Смотри у меня! Не забудь про того, кого видели с тобой у околицы.

— Не забуду, — пообещала Надя, провожая начальника полицейской управы. — Придет — скажу!

8