Касьянов год

— Но с бандитами Никольской слободы проще? Там у вас есть внутреннее осведомление?

— В самой-то слободе тоже нет. Но они плавают в город, здесь гуляют, сбрасывают краденое, девок берут. Вот в среде, которая их, так сказать, обслуживает, у нас есть осведы. На них наша надежда.

— Давайте пройдемся по всем версиям. Бессарабку мы отметаем потому, что тамошние парни мелко плавают для убийства. Кукушкину дачу — потому, что туда нет ходу. Правильно?

— Так точно.

— Никольская у нас первая на подозрении, и сейчас мы едем выяснять насчет ее шаек. А где еще в Киеве прячутся лихие люди?

— Да полно таких мест, Алексей Николаич. Все окраины кишат сволочью. В той же Кадетской роще беглые прячутся. Даже на арестантских огородах позади тюремного замка. В Протасовом яру притон на притоне. В Кирилловке то же самое. А уж дальний край Брест-Литовского шоссе…

— И там есть люди, промышляющие убийствами?

— Да. Не всякий их обитатель, конечно. Но имеется пара серьезных хороводов[18]. У Филиппа Гута банда в дюжину человек, у Данилы Криворука не меньше. А самый опасный — Ефим Корба. Этот работает с двумя братьями, чужих не берет.

— Корба мог приткнуть нашего оценщика?

— Маловероятно. Но чего в жизни не бывает?

— Расскажите о нем подробнее.

— Да мы и не знаем никаких подробностей. Трое, все отчаянные. Агентура их боится и молчит. Ефим масалка…

— Масалка? Это что значит?

— Масалка на киевском уголовном арго означает военный, солдат. Ефим дезертир, сбежал из сто тридцать второго Бендерского полка. После того, как проломил голову взводному унтер-офицеру. Другие два брата-акробата тоже хороши: ограбили купца в Святошине, попались, сбежали из-под стражи и уже два года как в розыске.

— Живут в Киеве, и вы их не можете поймать?

Асланов нахмурился:

— Не можем.

— Но почему? Три головореза, приметы известны… Они же где-то ночуют, пьют-едят, сбывают добычу. Мать-отца навещают.

— В сам город банда Корбы не суется. По ночам разве. Матери с отцом у них нет давно. Бабы есть, подменные, за них не ухватишься: сегодня с одной, завтра с другой. Поступили сведения, что Ефиму принадлежит публичный дом за Глубочицей, сейчас мы их проверяем. Но вообще они серьезные ребята, на каторгу не хотят. Эх, намучаемся мы еще с ними… Северьяныч говорил про девять убитых, так это было в прошлом. А нынче все хуже. Только май, а уже пятеро жмуриков. Что будет к декабрю? Касьянов год, будь он неладен…

Лыков не в первый раз слышал жалобы на то, что год неудачный. В народе не любят високосные годы и считают их дурными. Вот и крымский татарин туда же, в русское суеверие. Касьян Немилостивый, Касьян Завистник, Касьян Кривой. Чем не угодил православным святой Кассиан Римлянин?

За разговорами они приехали. Трактир «Веники» стоял на углу Межигорской и Еленовской. Задворки Подола, дальше гавань с пакгаузами и бесчисленные заводы. Тихое место, как раз для притона.

Фурман был, видимо, знакомый Асланова. Он высадил седоков за углом и быстро отъехал. Надзиратель уверенно повел столичного гостя в боковую калитку. Через минуту они уже входили в комнату без окон. Посреди красовался стол, застланный чистой скатертью и уставленный закусками. Над ними возвышалась бутылка рябиновой. У стенки тихо шипел самовар: сыщиков ждали.

Приборов было три. Спиридон Федорович по-хозяйски налил себе водки, покосился на Лыкова. Тот отрицательно мотнул головой: пока не хочу. Тут же дверь распахнулась, и вошел мужчина. Круглолицый, с торчащими усами, он удивительным образом напоминал моржа. Взгляд умный, оценивающий.

— Доброго дня, гості довгоочікувані! Ласкаво просимо!

Надзиратель представил его начальству:

— Аким Харитонович Дудка, владелец «Веников». И дружественный закону человек, скажем так. А это чиновник особых поручений Департамента полиции надворный советник Лыков.

— Алексей Николаевич, — назвался сыщик и протянул трактирщику руку.

— Дуже приємно. У вас, мабуть, справа важлива? Якщо з Петербургу приїхали.

Асланов повелительным жестом усадил всех за стол. Придвинулся к хозяину и начал рассказывать. Он говорил не спеша, четко выговаривая слова, так, чтобы собеседник лучше запомнил:

— Был такой Афонасопуло, Платон Иваныч. Служил оценщиком в Киевском частном коммерческом банке. Из благородных.

Дудка про себя повторил фамилию и кивнул — валяй дальше.

— Недавно его труп нашли застрявшим в пароходном колесе. А до этого несчастья успел господин Афонасопуло накатать кучу писем. Сначала полицмейстеру да губернатору; те молчок. Тогда он написал министру финансов Витте.

— Про що листи?

— Будто бы Меринг — знаешь такого? — крадет деньги из своего банка. И вкладывает в строительство. Оценщика заставляет завышать цену заклада, чтобы больше своровать. А стройка будто бы неудачная, кредиты не вернутся, все это мошенничество.

Трактирщик снова кивнул. Надзиратель продолжил:

— Меринг женат на дочери Витте. Не родной, приемной, но это тоже сильно. И министр послал сюда господина Лыкова разведать: правда ли здесь аферизм? Тот приехал, а писателя нашего в колесе нашли. Подозрительно.

— Ага. Що потрібно від мене?