Касьянов год

— Приказ о моей командировке подписан министром. Значит, мне полагаются двойные прогоны. Да за одну только разницу между ними и настоящей ценой билетов я могу жить у Гладынюка до Рождества.

Тут надворный советник заметил, что Асланов очень возбужден. Щеки горят, мощные плечи ходят ходуном.

— Где вас так завели, Спиридон Федорович?

Вдруг вбежал пристав и подхватил разговор:

— Это он у нас опять отличился. Задержал в одиночку троих воров!

— Расскажите подробности.

— У нас две недели крали проволоку со столбов городской железной дороги. Каждую ночь саженей по двадцать-тридцать резали и уносили. И никак поймать их не могли. Спиридону это надоело, и он отправился в засаду…

— А почему один-то? — перебил Лыков.

— Так незаметнее, — пояснил надзиратель. — Толпу они бы увидели. Сигнальщиков выставили, следили, нет ли чужих. Я из подворотни наблюдал.

— Это на Бибиковском бульваре было, — продолжил рассказ Желязовский. — Еще на Кадетском шоссе хищничали, они же. Ну, Спиридон их и накрыл с поличным.

— Прямо там, на бульваре?

— Нет, — осклабился надзиратель. — На бульваре их бы любой дурак задержал. А надо же выяснить, кто покупщик. Я проследил за ними до самой Нижней Соломенки. Вижу, они проволоку срезали и туда тащат, волоком. Иду следом, глаз не мозолю. В Кадетской роще чуть их не потерял. Но дошли. Я уж на полпути понял, куда они меня ведут.

— Куда?

— Есть там такой Иона Лещ, держит железную лавку. А сам пассер[15], давно у нас на подозрении. Точно! К нему и пришли.

— И что же вы один в этот притон полезли? Почему подмогу не вызвали?

— Да уж очень все сошлось. Тут и воры, и проволока, и покупщик налицо. Пока я подмогу искал, они бы разбежались. Ну и ввалился.

— Неужели сдались без боя?

— Куда там, — махнул рукой Асланов. — За ножи схватились. Пришлось их в тесто замесить.

— В одиночку троих? — поразился надворный советник.

— Лещ сразу под стол залез, он не боец. А двое, что проволоку резали, сдаться не пожелали. Вот, взгляните.

И надзиратель показал борт сюртука. Он был распорот ножом, наружу торчала подкладка.

— Руку я ему сломал, чтобы больше на полицию не бросался. А второму челюсть своротил.

— Уж не в первый раз Спиридон отличается, — вставил Северин Янович. — Я вошел к полицмейстеру с ходатайством о награде. Лучший в отделении.

— Нет слов, — уважительно сказал питерец. — Видно сокола по полету. А про мое дело не забыли, Спиридон Федорович? Или вам не до него было?

— Насчет Афонасопуло? Нет, не забыл. Я его товарища нашел, который за комиссионные клиентов приводил.

— Клиентов?

— Да, тех, кто хотел банк обмишурить.

— Вот это любопытно, — обрадовался сыщик. — Кто он? Как мне с ним побеседовать?

— Сейчас. Уф! Извините, Алексей Николаевич, никак не отойду. Давно на меня с ножами не кидались…

Асланов поежился, по его сильному телу словно прошла судорога. А потом он привычно ухмыльнулся:

— Фамилия у комиссионера смешная — Финкель-Князин-Победоносцев.

— Что, тройная?

— Ага.

— Встречал я раз человека с тройной фамилией, но то был Голенищев-Кутузов-Толстой. А тут какой-то Финкель. Не жирно ему? Кто он?

— Надзиратель в Первом реальном училище, это на Трехсвятительской. Еще он… как уж там? Ктитор. И учитель пения.

— То есть мелкая сошка?

— Мельче некуда.

— Поедем к нему.

— Зачем? Он сам сюда придет к четырем часам, как уроки закончатся.

— Очень хорошо. Мне еще с одним человеком надо поговорить.

— С Гершко Кутиком? — снова ухмыльнулся надзиратель. — А этого я вызвал на пять.

— Да вы опасный человек, Спиридон Федорович. Мысли читаете.

— Сыщик сыщика завсегда поймет. Еще, помните, вы мне поручали агентуру пошевелить?

— Помню. Что, есть новости?

— Кое-что удалось выяснить. Давайте ближе к ночи съездим в один притон — там мой человек за порядком смотрит. Он с никольскими бандами хорошо знаком, должен просветить.

Лыков приступил к допросам свидетелей. Сперва он поговорил с обладателем тройной фамилии. Маленький напыщенный человек начал с истории своего рода. По его словам выходило, что Финкель-Князин-Победоносцевы чуть ли не родня австрийскому императору. Питерец недолго слушал эти сказки. Он перебил ктитора и велел рассказать про Афонасопуло.

— А чего говорить-то? Ну, игрок он и есть игрок. Карты любил, а еще ипподром.

— Ипподром?

— Да, в Печерске на Эспланадной площади. В главной беседке принимаются взаимные заклады[16]. Десять рублей билет.

— И как играл ваш приятель? Везло ему или наоборот?

— В последний-то раз повезло, — сообщил ктитор. — Перед тем как ему пропасть, Платон Иванович три тыщи сорвал.

— И что же, он с этим выигрышем в Никольскую слободу поплыл, в «Венецию»?

— Этого я достоверно не знаю. Мог в «Венецию», в картишки пробросить. А мог и снова на ипподром. Он, когда ему везло, упорный делался. Играл до потери сознания, да.

Лыков покосился на Асланова. Тот незаметно кивнул ему: понятно, выясним. Новость была важной. Если оценщик шлялся по злачным местам при деньгах, его могли приткнуть не в Никольской слободе, а в самом Киеве. Тогда это уже другой расклад.

— Вы на скачках вместе бывали? — продолжил допрос надворный советник.

— Когда как.