Кассандра

Клитемнестра: Врешь.

Агамемнон: Я ведь сказал, клянусь благосклонностью богов…

Клитемнестра: Что стоят клятвы, истинность которых проверить невозможно.

Агамемнон: Ладно! Эгисф, пойди и приведи сюда рабыню по имени Александра.

Эгисф: Иду. (уходит)

Агамемнон: Совсем недавно кто-то мне красочно расписывал, как верность соблюдал, чтобы не утратить молодость.

Клитемнестра: Так и есть. Душа моя безгрешна.

Агамемнон: А что, плоть это грязная посуда, которую с радостью дают помыть любому, кто пожелает?

Клитемнестра: Плоть моя взбунтовалась, узнав, что стало с той, кто столь долго, девять месяцев, была ее частицей. Ей захотелось отомстить за преступление.

Агамемнон: Хороша же плоть, которая поступает наперекор душе.

Клитемнестра: Такой не я ее создала, а бессмертные боги.

Агамемнон: От подобных рассуждений попахивает богохульством.

Входят Эгисф и Кассандра.

Эгисф: Твое поручение выполнено, братец.

Агамемнон: Кассандра, а ну-ка расскажи нам, что сталось с ненаглядной дочерью моей Ифигенией.

Клитемнестра: Кассандра?

Агамемнон: Да, это она, дочь Приама.

Клитемнестра: Она же утонула.

Агамемнон: Это я придумал, чтоб ее от ваших козней обезопасить. Итак, Кассандра?

Кассандра: Ифигения жива. Артемида пощадила ее, забрав с жертвенника и заменив ланью.

Агамемнон: Я собственными глазами видел эту лань. Однако же подумал, что Артемида проделала сей трюк, дабы напомнить мне о проклятом олене, ставшем причиной ее гнева.

Клитемнестра: Но если Ифигения жива, то где она?

Кассандра: Далеко. Я в том месте не была и назвать вам его не могу. Но лицо ее курносое вижу ясно.

Клитемнестра: Да, верно, курносенькая была наша дочурка, в кого, не знаю. А глаза? Глаза ее ты видишь? Какого они цвета, скажи.

Кассандра: Темно-синие, как Эгейское море.

Клитемнестра: Да-да, это так. А брови? Какие у нее брови?

Кассандра: Высокие, каким и следует быть бровям царской дочери.

Клитемнестра: Она, без сомнения, она. Однако… Ее мог описать тебе Агамемнон.

Агамемнон: О боги! До чего же недоверчивое существо женщина.

Кассандра: Ты не веришь мне?! Мне, дочери Приама?

Клитемнестра: Поклянись памятью отца, что говоришь правду.

Кассандра: Клянусь.

Клитемнестра: Я успокоилась. Она жива. О, Агамемнон, прости меня. Пощады не прошу, только прощения.

Эгисф: И меня прости. Нехорошо вышло. Виноват. Каюсь.

Агамемнон: Вот видишь. Кассандра, какие плоды принес твой дар. Преступники вину свою полностью признали. Не буду говорить, что я доволен, о каком довольстве речь, когда обмануты надежды и похоронены иллюзии. Однако даже в такой злосчастный час надо быть последовательным. Война окончена. И не только у стен поверженной Трои, но и здесь, в наших сердцах. Объявляю свое решение: Эгисф, убийца моего отца, и ты, неблагодарная жена, вы, столько лет позорнейшим прелюбодеянием осквернявшие мой дом — я вас прощаю.

Эгисф: Спасибо, Агамемнон, ты великий человек.

Клитемнестра: Благодарю, мой великодушный супруг.

Агамемнон: Как будем жить дальше, обсудим вечером, за праздничным столом. Пока же я вернусь к прерваннному отдыху.

Входит Менетий с топором.

Менетий: Взгляни, государь, такой подойдет?

Агамемнон: Вполне, однако тут у нас кое-что переменилось. Поэтому используй его по назначению, наруби дров. Да, и позаботься о Кассандре. Помести ее в лучших покоях и проследи, что она ни в чем не испытывала нужды. Словом, заботься о ней, как об особе царской крови, какая она, в сущности, и есть. И смотри, чтобы никто ее не обидел, не оскорбил или, упаси Зевс, не причинил вреда. Отвечаешь головой.

Менетий: Слушаюсь,

Все расходятся.

Сцена седьмая

Там же, в сумерках. Эгисф, затем Клитемнестра.

Клитемнестра: Эгисф!

Эгисф: Клитемнестра?

Клитемнестра: Что с нами будет?

Эгисф: Понятия не имею. Ты ему веришь?

Клитемнестра: Нет.

Эгисф: И я нет. Не может ревность погаснуть, как свеча, от одного порыва великодушия. Рано или поздно она снова о себе напомнит, и тогда нам несдобровать. Да и сейчас, я думаю, он с нами наверняка поведет себя не по-братски, или выставит из дворца или на чердаке комнатушку выделит.

Клитемнестра: Довольно и того, что он может Кассандру объявить царицей. Какое унижение… Но что же делать? Он скоро ванну принимать отправится, удобней мига быть не может. Удар кинжалом, от силы два, и кончено. Но кто поднимет руку на царя? Я? Недостататочно во мне отваги.

Эгисф: И я не в состоянии. Из-за детей. Они мне, как родные, стали за эти годы, да и я им люб. Какими глазами они посмотрят на меня, если я расправлюсь с их отцом. Нет, не могу.