Каста огня

В Трясине никогда не было по-настоящему темно. Днем ревнивый полог деревьев душил солнечный свет, истончая лучи, и в джунглях царила полутьма. После заката просыпались древесные грибки и лишайники, которыми кишмя кишел лес, их биологическое свечение озаряло гроты и полянки, превращая топи в желчную страну чудес. Это был мир враждующих сумерек, но призраки все равно появлялись здесь по ночам.

Украдкой выбравшись из запутанного сплетения джунглей, они топтались у края опушки. Их было семеро, и каждый казался истощенной тенью в прогнившем мундире. В желтушном свете грибков униформа цвета хаки пестрела пурпурными пятнами, а глаза солдат как будто поблескивали огнем с оттенком индиго. Притаившись на границе джунглей, они осматривали опушку, водя из стороны в сторону видавшими виды лазвинтовками. Лидер группы махнул рукой, и люди, разделившись на две команды, рассредоточились по периметру. Стоя неподвижно, командир продолжал наблюдать за приземистыми развалинами в центре поляны.

Ливень усилился, тяжелые капли пробивали полог леса, поднимая узкие струйки водяного пара, но бледный купол храма сиял сквозь пелену дождя. Это было характерно для туземных построек: древние федрийцы, не имевшие в своем распоряжении камней, вырубали здания из кораллов. Это придавало строениям зернистый, органический вид, вызывавший отвращение у имперцев. Центральная башня храма обвалилась, в стенах повсюду виднелись трещины, но ни один побег, ни одна лоза, охочие и до менее заброшенных руин, так и не коснулись постройки. Ее окружала бесплодная земля, сдерживающая джунгли на расстоянии примерно десяти метров. Жрецы Механикус очень интересовались этим загадочным явлением, наблюдавшимся возле множества покинутых храмов по всей планете. Впрочем, для Игнаца Кабесы это был всего лишь еще один признак коренной неправильности Федры.

Сержант с виду напоминал высохший труп, а его лицо, покрытое серой грязью, превратилось в посмертную маску. Глаза Игнаца сверкали в просветах маскировочного слоя, а в зрачках переливчато блестело возбуждение, но Кабеса не был опустившимся наркоманом. Он ненавидел большинство грибковых наркотиков этого мира, но Слава отличалась от других. У человека, вдохнувшего ее споры, невероятно усиливалась острота восприятия происходящего, что порой случалось с воинами в разгаре сражения. Разумеется, Слава находилась под запретом, но глубоко в Трясине, вдали от бдительных глаз жрецов и дисциплинарных офицеров, люди жили по собственным правилам. С тревогой сержант подумал об Айверсоне, этой ходячей развалине в облике комиссара, который присоединился к «Буре» — их полку — месяц назад. Он осуществлял контроль над остатками 6-го Верзантского, словно стервятник над умирающим человеком.

И вне всяких сомнений, 6-й действительно умирал.

Стыд от падения родного полка медленно жег сердце Игнаца. Они были верзантцами, Конкистадорами Галеонова Меридиана, гвардейцами Бога-Императора и с ликованием начинали эту кампанию! Агилья де Каравахаль, святой Водный Дракон «Бури», довел свой полк до религиозного экстаза, и бойцы радостно присоединились к крестовому походу Федры, охваченные жаждой выжечь свои имена на теле этого языческого мира.

А в итоге утонули в его поганой грязи.

Как давно это началось? Три года назад? Четыре? Сам Каравахаль скончался на втором году, охваченный бредом и истекающий кровью, выеденный изнутри паразитами сверлящей мухи. После этого единство полка, конечно, исчезло, и вскоре от тысячи гордых конкистадоров осталась пара сотен теней. Верзантцев, ставших практически бесполезными, перевели на этот бесполезный островок, кишащий нечестивыми дикарями-ксенолюбами. Топаз Долорозы, захолустный уголок военных действий… Победа в войне была невозможной настолько же, насколько и бессмысленной. И здесь о 6-м полке забыли — почти.

Прошло несколько долгих месяцев с начала изгнания, когда на горизонте появилась имперская канонерка. Верзантцы собрались на берегу, и Веласкес, опытный капитано, удерживавший бойцов вместе одной лишь силой воли, даже выразил надежду на что-то хорошее. Но катер доставил на остров не подкрепления и не припасы, а пугало в черном наряде.

Было сразу ясно, кто стоит на носу приближающейся канонерки. Поразительно высокий и прямой в своей кожаной шинели, с квадратным подбородком и лицом, на которое падала тень от высокой тульи фуражки, незнакомец являл собой классический образ комиссара. Глядя на него, сержант содрогнулся: хотя полк уже давно потерял обоих дисциплинарных офицеров, они оставили Кабесе достаточно шрамов на память. Не то чтобы сержант затаил на них злобу, напротив — он был упрямым псом, пока кнуты комиссаров не приучили его к послушанию. К счастью, Игнац схватывал все на лету. Этим он отличался от своего кланового брата Греко, которого в итоге повесили за лодыжки на плацу в назидание новобранцам, после чего на лету начали схватывать все.