Кастро Алвес

Это ужас страны, ужас целой расы, которая видит, что горе обрушивается на нее, но

не понимает, какое, собственно, преступление она совершила. Эти стихи потрясают

самого холодного и бесчувственного человека. Голос поэта, который уже стал голосом

народных масс на площадях, голосом студентов в борьбе против правительства,

голосом за освобождение черных рабов, теперь вылился в единый мощный голос

континента *.

В этом году в Сан-Пауло были написаны, подруга, «Мать пленника» и «Мануэла»

— поэма о страсти погонщика скота к рабыне, трогательная и нежная любовная поэма:

Здесь смуглянку дорогую Жду я...

Светит месяц в вышине. Под густой древесной сенью Тенью

Ты скользнешь навстречу мне.

Я жених, а ты невеста. Место

Нашей свадьбы — темный лес.

101

Вот ковер травы душистой. Чистый

Купол храма — свод небес. Для свершения обряда Надо

Осветить свечами храм. Звезды ночи — свечи наши. Краше

Где еще найти бы нам?

101

Тяжел конец поэмы, когда обстоятельства делают невозможной любовь погонщика

и невольницы...

К этому периоду относятся также «Басни» и «Строфы холостяка», где Кастро Алвес

снова говорит о своей миссии. И снова касается темы «искусства для искусства». Эта

поэма в его творчестве политического поэта — одна из самых значительных. Он

говорит в ней о том, что хотел бы сделать, и сегодня мы можем констатировать,

подруга, что все, что он хотел, он сделал. В том году он создал «Лусию» * и

«Прометея» — поэму, написанную белым стихом, одно из самых трогательных его

произведений, отчаянный стон души, посвященный народу, измученному, подобно

легендарному Прометею.

Когда кто-либо из нас, северян, подруга, приезжает в Сан-Пауло и ходит по его

прославленным улицам, восторгается красотой и величием этого уголка Бразилии,

санпауловцы любят говорить о Кастро Алвесе. И они говорят о нем, подруга, как об

одном из своих земляков, с той же трогательной гордостью, с какой говорят об

Алваресе де Азеведо, потому что в Сан-Пауло Кастро Алвес написал лучшие свои

поэмы и стихи. И еще потому, что он чувствовал себя сыном этого города и

содействовал тому, чтобы народ его города стал еще более знаменитым. Город этот,

подруга, был свидетелем созревания его гения. И он хранит о нем память в своем

сердце *.

Конец! Она ушла, и без возврата. И я, тоской напрасною объятый. Уже ничем ее не

утолю!..

Холод ночи, подруга, грустной зимней ночи опустился на город и на поэта. Дул

резкий ветер, обжигая холодом щеки редких прохожих, пересекавших пустынные

площади. Стояла безлунная, беззвездная ночь. Легкий туман окутывал город вуалью

грусти. Кто-то вдали пел тоскливую песню:

Все клятвы свои позабыла, Мне больше она не верна...

Синья Лопес дос Анжос тоже напевает эту романтическую песенку. Она встает,

делает несколько па, пытаясь танцевать. Но Кастро Алвес не следит за ее грациозными

движениями. Его глаза устремлены вдаль, он с остановившимся взором слушает

музыку, слушает слова, которые сам к этой музыке написал *. Когда поэт сочинял эти

стихи, где насмешливая улыбка скрывает маску страдания, он уже чувство

102

вал, что между ним и Эуженией что-то порвалось, порвалось почти незаметно.

Тогда он еще не ждал, что она уйдет от него. «Умереть от холода, когда грудь горит», —

рыдает далекая песня. Холод сжимает ему сердце, ночь окутывает его грустью. Ему

чудится, что он видит ее в тумане, элегантную и надменную, с ее королевской

походкой, с улыбкой, которая несет утреннюю свежесть, с горячим, ласковым взглядом.

102

Музыка говорит о ней, ведь для нее были написаны эти слова. А она тогда плакала,

притворяясь огорченной. И он, прижав возлюбленную к груди, написал ей другие

стихи, полные огня страсти. Он видит ее из окна гостиной сквозь уличный туман. Лицо

его горит, он бредит... Почему же она не приходит?

Синья Лопес дос Анжос внезапно перестает танцевать и останавливается перед

поэтом. И вот, наконец, он замечает ее и улыбается ей, но так грустна его улыбка, так

печальны его черные глаза, что она говорит:

— Даже когда вы смеетесь, Кастро Алвес, глаза ваши печальны...

А он снова погружается в свою задумчивость. Перед ним не Синья Лопес дос

Анжос, тень ее. А перед собой он видит лишь ту, что навсегда потеряна, — Эужению

Камару. Но Синья садится у его ног, просит его почитать стихи.

— Это грустные стихи... Они настолько грустны, что ты расплачешься...

— Но «Бант» не был грустным... — весело улыбнулась она, вспомнив стихи,

которые он ей сочинил после праздника, на котором ее отец Луис дос Анжос,

баиянский врач, представил ее поэту.

Они танцевали вальс, потом он прочитал ей стихи, те строфы, что сочинил о банте,

который был в ее волосах в тот вечер. В этих стихах звучали слова любви, слова,

навеянные мимолетным флиртом, любовным увлечением с первого взгляда, с одного

вечера, очень свойственным ему. Так было у него с Синь-ей Лопес дос Анжос, так было

и с другой санпаулов-кой — Марией Каролиной. Но Синья Лопес, еще

103

одна бабочка, сгоревшая в пламени поэта, ожидает услышать от него вполне

определенные слова.

А сейчас она просит у поэта другие стихи. И он отвечает, что стихи его столь