Касты и расы

Хотя нельзя представить большей разницы, нежели та, которая существует между иерархической системой индуизма и нивелирующими взглядами ислама, тем не менее здесь присутствует только разница в акцентировании, ибо истина одна: действительно, если индуизм рассматривает в первую очередь те фундаментальные тенденции в человеческой природе, которые делят людей на множество иерархических категорий, тем не менее он осознаёт равенство в сверхкасте странствующих монахов, саньясинов, в которой социальное происхождение более не играет никакой роли. Подобен этому случай христианского священства: крестьянин не мог стать принцем, но он мог стать Папой Римским и короновать императора. Наоборот, некоторые формы иерархии появляются даже в наиболее «эгалитарных» религиях: в исламе, где каждый человек сам себе священник, шерифы — потомки Пророка — составляют религиозную знать, и, таким образом, стоят над остальным обществом, хотя и не выполняют в нём никаких исключительных функций. В христианском мире известный горожанин мог быть возведён в дворянское достоинство, тогда как в индуизме такая вещь совершенно исключена, потому что здесь сущностная цель высших каст — это поддержание изначального совершенства; именно нисходящий смысл, приданный происхождению каст, объясняет, почему касту можно потерять, но не приобрести26. В самом деле, эта перспектива «наследственной поддержки» является сущностным ключом к кастовой системе: это также объясняет исключительность допуска в индуистские храмы — они не являются трибунами для проповедников — и в более общем смысле то господствующее положение, которое играют правила чистоты. «Идея фикс» индуизма — это не обращение «неверующих», а, напротив, поддержание изначальной чистоты, обладающей в такой же степени интеллектуальным характером, как и моральным и ритуальным.

Каковы же фундаментальные тенденции человеческой природы, с которой более или менее непосредственно связаны касты? Их можно определить как разные пути рассмотрения реальности, данной в опыте: в других словах, фундаментальная тенденция в человеке связана с его чувством или осознанием того, что является «реальным». Для брахмана — чисто интеллектуального, созерцательного и священнического типа — реально незыблемое, трансцентентное; в глубине души он не «верит» ни в «жизнь», ни в «землю»; что-то в нём остаётся чуждым изменению и материи; говоря вообще, такова его внутренняя предрасположенность — что можно назвать его «воображаемой жизнью», — каковы бы ни были его личные слабости, которые это скрывают. Кшатрий — «рыцарский» тип — обладает острым интеллектом, но он обращён скорее к действию и анализу, чем к созерцанию и синтезу; его сила лежит в первую очередь в его характере; он компенсирует агрессивность своей энергии своим великодушием, а свою страстную натуру — своим благородством, самоконтролем и величием души. Для этого человеческого типа реально именно действие, ибо именно при помощи действия вещи устанавливаются, изменяются и упорядочиваются; без действия нет ни добродетели, ни чести, ни славы. Иными словами, кшатрий верит в эффективность действия, а не в предопределённость данной ситуации: он презирает рабство фактов и думает только об определении их порядка, прояснении хаоса, рубке гордиевых узлов. Таким образом, как для брахмана всё является преходящим и нереальным, за исключением Вечного и всего, с Ним связанного — истины, знания, созерцания, ритуала, Пути, — так для кшатрия является неопределённым и неважным всё, кроме констант его дхармы — действия, чести, добродетели, славы, благородства, — от которых для него зависят все остальные ценности. Эта перспектива может быть перенесена на религиозный план без какого-либо существенного изменения её психологического свойства.