Касты и расы

Каста — это центр притяжения отдельной души; крайний тип парии не имеет центра и живёт на периферии и в отрицании. Если он стремится к чему-то, это потому что в каком-то смысле это даёт ему тот центр, который у него отсутствует и таким образом иллюзорно освобождает его от его неопределённой природы. Ему принадлежит децентрализованная субъектность, центробежная и беспредельная; он бежит от закона, от нормы, потому что это привело бы его обратно к центру, которого он избегает как раз по своей природе. Тип шудры также «субъективен», но эта субъективность непроницаемая, однородная и связанная с телом, являющимся объективной реальностью. У шудры есть качество, а также и недостаток, быть «твёрдым». Это также можно выразить следующим образом: брахман объективен и сконцентрирован на духе; кшат-рий стремится к духу, но субъективно; вайшья объективен на уровне материи; шудра субъективен на этом же уровне. Следовательно, три первые касты — «дваждырождённые» в индуизме — отличаются от шудр или «духом», или объективностью; только шудра сочетает материю с субъективностью. Как и шудра, вайшья материалист, но его материализм более широк; как и брахман, кшатрий идеалист, но его идеализм более мирской или эгоцентричный.

Низшая каста не только не имеет ментальности высшей, но не может даже постичь её; кроме этого, мало что более мучительно, чем психологические интерпретации, приписывающие высшему человеку намерения, которые он никогда не мог бы иметь. Подобные мнения просто отражают ограниченность их авторов, как можно увидеть ad nauseam в исторической критике или религиоведении: люди с разорванными и тёмными душами претендуют на то, что могут учить нас «психологии» величия и священного.

* * *

В начале было сказано, что кастовая система основана на природе вещей, то есть на определённых природных качествах человека, традиционным приложением которых она является32. Сейчас, как всегда происходит в таких случаях, традиционная система создаёт — или помогает создавать — сами те факторы, приложением которых она является. Индийская система исходит из духовных или интеллектуальных различий, и вместе с тем создаёт типы, которые тем более чётко разделены; является ли это преимуществом или недостатком, или же и тем и другим сразу, это факт, и факт неизбежный. Таким же образом, там, где существует традиционное отсутствие каст, последняя перспектива не только происходит от реального отсутствия разделения между людьми, но также и актуализирует её, то есть в определённом смысле устраняет те факторы, которые в противоположной перспективе дают начало кастовой системе. В исламе, где нет жреческой касты ни в наследственном, ни в профессиональном смысле, каждый человек имеет в себе что-то от священника, и никто не является полностью мирянином или даже «обычным человеком». Приводя другой пример, можно сказать, что если каждый мусульманин в чём-то священник, то каждый американский индеец — в чём-то пророк, по крайней мере в определённых условиях и по причине структуры индейской традиции, которая распространяет пророческие качества на весь коллектив, хотя и не упраздняя пророческую функцию совершенно. Если упрекать индуизм за «создание» парий, то и Запад можно точно также было бы обвинить в «создании» греха, так как здесь, как и везде, само понятие делает свой вклад в осуществление этой вещи в силу сопутствия, которое неизбежно в случае любой формальной кристаллизации.

Если людям Запада трудно понять кастовую систему, то это главным образом потому, что они недооценивают закон наследственности по той простой причине, что он стал более или менее недействующим в такой хаотичной среде, как современный Запад, где почти каждый стремиться взобраться по социальной лестнице — если действительно можно сказать, что такая лестница существует — и едва ли кто-нибудь следует призванию своего отца. Столетия-другого таких условий достаточно, чтобы сделать наследственность весьма ненадёжной и нестабильной, тем более, что в прошлом наследственность не принималась в расчёт никакими системами так, как индийской системой каст; но даже там, где занятия всё же передавались от отца к сыну, машины практически упразднили наследственность. К этому нужно добавить, с одной стороны, практическое уничтожение знати, и, с другой стороны, создание новых «элит». Самые несопоставимые и тёмные элементы таким образом превратились в «интеллектуалов» с тем результатом, что, как сказал бы Генон, вряд ли вообще кто-нибудь находится на своём месте. Также нет ничего удивительного в том, что метафизическое знание ныне предстаёт в перспективе вайшьев и шудр — и это изменение не может скрыть никакая современная болтовня о культуре.