Я подумала про себя: знал ли немецкий народ о кровавой бойне, которую они праздновали? Да, оказывается, хроники бомбардировок показывали во время выпусков новостей перед сеансом полнометражных фильмов в кинотеатрах. Они знали, что французы потерпели жестокое поражение. Это произошло через два года после Хрустальной ночи. Они знали, что их коллег и товарищей еврейского происхождения взяли на прицел, публично унизили, увезли туда, откуда нет возврата. И все же люди в толпе лучились улыбками и испытывали счастье. Все, что происходило с евреями Европы, с афроамериканцами во время ужасов линчевания Джима Кроу, с коренными американцами, чьи земли грабили, а население – вырезали, с далитами, которых считали настолько низкими, что сама их тень загрязняла вышестоящих, происходило потому, что в любую эпоху заметное большинство было убеждено и открыто для убеждения, что перечисленные группы занимали свое низкое положение и не заслуживали человеческого обращения по справедливому божественному промыслу. Собравшиеся в тот день в Берлине не были ни хорошими, ни плохими. Они были людьми, неуверенными в себе и восприимчивыми к пропаганде, которая давала им возможность верить в себя, чувствовать себя избранными и важными.
Что бы сделал любой из нас, окажись мы на их месте? Сколько людей на самом деле идут против такой огромной волны кажущейся неизбежности? Многие ли могут видеть зло таким, какое оно есть на самом деле, как оно воздействует на прочих? У кого хватит смелости противостоять множеству людей перед лицом харизматичного полубога, который заставляет вас чувствовать себя лучше, делает частью чего-то большего, чем вы сами, по вашей вере?
Каждый из нас сейчас сказал бы себе: я никогда бы не пошел на такой парад, ноги моей не было бы на линчевании. Я бы ни за что не остался в стороне, не говоря уже о том, чтобы радоваться пыткам и сожжению моего собрата здесь, в Америке. И все же десятки тысяч обычных людей жили именно так еще на памяти старшего поколения в Германии, в Индии, на американском Юге. Такое бессердечное равнодушие и отторжение произошло не сразу. Ему всегда предшествовала общенародная потеря веры, разочарование и обиды.