Ката - дочь конунга

— Девятко Заяц, — разговаривала она с малышом, — каким же ты вырастешь? Большим и красивым, наверное, как твой папа.

Мальчик что-то проагукал.

Время тянулось невыносимо долго. Сидя рядом со спящим младенцем, Маша передумала все, что возможно, и пришла к выводу, что ее решение возвращаться домой было самым правильным. Сейчас, переживая тяготы средневекового быта, Маша как-то незаметно перестала думать о Светозаре и о своей любви. Жаркая идея вернуться к возлюбленному теперь казалась ей непроходимой глупостью. Пережила бы как-нибудь, перетерпела. Она вспомнила прадеда. А что если и он так же — вернулся к Васе, а та — согбенная старуха. Но ему хотя бы проще было…

За этими невеселыми мыслями прошло полдня. Девятко выспался, проснулся мокрый, и недовольно закрякал. Маша в растерянности засуетилась. Аделя не оставила ей ни одной пеленки, а мальчишка уже набирал обороты и вот-вот его недовольные писки могли превратиться в оглушительный рев. Она открыла небольшой дорожный сундучок, который Аделя принесла с собой, и с облегчением вздохнула — внутри лежал белоснежный кусок ткани, ровный квадрат, даже подшитый. Маша выхватила пеленку и бросилась к Девятко, который уже вопил не на шутку. Развернув пеленку, Маша сморщилась от запаха. Наверное, надо его помыть, но как? И воды теплой нет, только та, что она принесла из колодца. Маша потрогала воду — холодная.

— Ну, терпи, — предупредила она мальчишку, — ты же сможешь!

Смочив водой край старой пеленки, она аккуратно начала протирать. Почувствовав влагу, Девятко вытаращил глаза и замолчал, но, тут же, залился снова, да так громко, что у Маши заложило уши.

— Ну чего ты орешь-то?! — пыталась она перекричать ребенка, — сейчас закончу!

Судя по всему, ему больше нравилось лежать мокрым, чем мыться. Маша кое-как закончила, обтерла покрасневшую попу малыша сухим углом и положила на новую пеленку.

— Все, все, — успокаивала она, — сейчас будет тепло.

Но, запеленать шустрого пацана оказалось делом не из простых. Она видела, что Аделя заворачивает сына как в кокон, с руками и ногами. У Маши так не получалось. Девятко дрыгал ножками, и как только она отпускала его, пеленка разворачивалась и он снова становился голым. Отчаявшись, Маша завернула ребенка по пояс, подвернув пеленку вокруг талии. Теперь держалось хорошо, но Девятко, который до сих пор вел себя смирно, категорически отказывался лежать. Он размахивал ручонками, следил за ними и вел себя очень возбужденно.

— Может ты есть хочешь? — вспомнила Маша, и двумя пальцами взяла со стола соску, — на вот.

Она засунула ребенку в рот край платка, и, на ее удивление, он принялся активно чмокать.

— Фу! — Маша не могла спокойно на это смотреть, вспоминая, из чего сделана соска.

Семейство Зайцев появилось тогда, когда Маша уже устала скакать с младенцем по маленькой комнатке. Стало совсем темно, и она испугалась, когда занавесь зашевелилась.

— А чего темно-то? — удивилась Аделя, — лучину б запалила!

Она чиркнула чем-то, появились искры, и лучила — тонкая щепочка, зажатая в металлический держатель, загорелась.

— Не спит? — спросила она у Маши, хотя прекрасно видела, что ребенок бодрствует.

— Нет, — сказала Маша.

— Дарёнка, ну-кась, возьми брата-то! — велела Аделя, — да перепеленай, а то наша девица, похоже, с небес упала, дитё запеленать не может.

— А она братку в твой платок завернула, — присмотревшись, сообщила Дарёнка, и Аделя ахнув, рванулась посмотреть.

— Да ты как же, а?! — гневно вскрикнула она, — как могла-то? Зачем взяла?

Маша растерянно смотрела на озлобленно-перекошенное лицо.

— Он… описался… — пыталась она объяснить, — а пеленок я не нашла!

— Вот дурья башка! — воскликнула Аделя, — вона лежит батькина рубаха старая, в нее и надобно заворачивать! Вот негораздая-то! Хороша пара нашему дуботолку!

Продолжая сердито ворчать, Аделя развернула сына, переложила в рубаху, на которую указала, и ловко спеленала. Почувствовав знакомое ограничение движений, Девятко замер, а спустя несколько минут спал.

Маша готова была бежать, куда глаза глядят от этих людей. Она чувствовала, что ею распоряжаются по своему усмотрению, считая, что она им обязана. Это пора было пресекать. Уходить надо ночью, пока все спят, иначе днем опять что-нибудь придумают.

— Завтра со мной пойдешь, — произнесла Аделя ей в спину, — может на торгу от тебя будет больше толку. Да иди поешь, пока спать не легли.