Катаев: «Погоня за вечной весной»

«Сквозь буфетный шум до меня донеслось глухое восклицание, обращенное к отцу:

– Валя, прости!

И некто в темном, не отпуская папиной руки, сполз со стула и оказался перед отцом на коленях.

Не будь я сам свидетелем, эту быстротечную сценку можно было бы посчитать нелепой выдумкой.

– Да ладно, ладно… – приговаривал отец, делая деликатные попытки освободиться».

Это был Бубеннов.

«Поездка на юг»

Летом 1949 года Эстер повезла детей в Сочи в санаторий «Правда». Туда приехал глава семейства. Здесь же отдыхала Лиля Брик с Катаняном, наигранно любезничавшая с Катаевым. Потом поехали в Одессу.

Еще в 1944-м он написал, тоскуя по далекому пространству и удалявшемуся времени:

Каждый день, вырываясь из леса,
Как любовник в назначенный час,
Поезд с белой табличкой «Одесса»
Пробегает, шумя, мимо нас.

Пыль за ним подымается душно.

Стонут рельсы, от счастья звеня.
И глядят ему вслед равнодушно
Все прохожие, кроме меня.

«Пулечка, поэдем в Одэссу?» – манерничала Женя. И вот, пулечка повез. Залитые солнцем драгоценные виноградники. Друзья – осколки прошлого, гимназический товарищ Боря… Вышли на баркасе в море за скумбрией, которую так любил (но именно горячего копчения). Будаки, Днестровский лиман, куда маленького Валю вывозили, когда еще была жива мама… Древняя крепость Аккерман, к которой он на паровом катере сбежал десятилетним гимназистом…

Павлик простудился, его оставили в гостинице, а остальные отправились в тесную мглу «катакомб». Эстер и Женя вернулись оттуда подавленные.

На следующий год – поездка в Крым, в Коктебель. По только что открывшейся магистрали. Идея Катаева! Он рядом с шофером, дядей Сашей, а сзади Эстер, дети, их двоюродная сестра Инна в белом кабриолете «победа» с открывающимся брезентовым верхом.

Машина была новенькая. Синий катаевский «форд» реквизировали «для нужд фронта». В нем по Москве ездил генерал-интендант. После войны машину вернули, но уже без нарядной обивки. В Большом театре, рассказывал Катаев байку в излюбленной манере, он встретил жену генерала в платье из этого материала. Потом появился трофейный «мерседес-бенц». А теперь – «победа».

Из путешествия в 1951-м в журнале «Знамя» получилась «Поездка на юг» (главред «Нового мира» Твардовский не взял) – восхищенный отчет о стране, отстраивавшейся после войны. Но главное в этом тексте, кроме всякой, в том числе семейной «открыточности», как всегда, путешествие в глубины памяти, к тому, что действительно важно и интересно. А самые нежные слова, пожалуй, про Новомосковск, где до этого Катаев не был ни разу: там в конце XIX века располагался полк с его дедом полковником Иваном Елисеевичем Бачеем и венчались его родители. «Мне почему-то вдруг представились две обожженные венчальные свечи с атласными бантами… Я почувствовал сильнейшее волнение. Одновременно я ощутил себя и стариком, и каким-то странным существом, еще не появившимся на свет». Он стоит у старинного собора и спрашивает себя: не на этих ли ступенях стояли новобрачные?

Катаев делился с Чуковским в переделкинском малиннике: «Павлик у меня все время будет говорить: “У меня есть идея!” А Женя будет на все смотреть с точки зрения учебника географии. И всем будет хотеться мороженого. Всю дорогу. “Вот в Туле купим”. “Вот в Харькове”. И только в Москве на обратном пути купили наконец мороженое». Все так. Но еще очерк открывался и закрывался ассоциацией с картиной Федора Шурпина «Утро нашей Родины». Это полотно, выехав из Москвы, возбужденно вспоминали дети. И о нем же восклицала Эстер на обратном пути в тех же местах, где еще лес и поле, но откуда уже видны сказочные сталинские высотки: «Полз трактор. Летел пассажирский самолет. Человек в белом кителе, с плащом, переброшенным через руку, смотрит, немного прищурясь, вдаль».

Очерк встретили недоброжелательно. В «Литературной газете» Катаева отчитал начинающий литератор Владимир Огнев – опираясь на возмущенные «письма в редакцию», обвинил в потребительстве, эстетстве, равнодушии к «стройкам коммунизма»: «“Зеркальные пуговки” путевого указателя, вспыхнув под светом направленных на них фар, тут же гаснут. Их холодный блеск недолговечен».

А Катаев плыл по широкой парной реке жизни, сладко жмурясь, будто и не замечая нападок, большой, гладкий, невозмутимый…