Каталог катастрофы

Черти из отдела кадров поселили меня в домашний отель, принадлежащий паре пожилых социопатов-консерваторов, мистеру и миссис Макбрайд. Он лысый, ходит по дому в тапочках, читает «Телеграф» и мрачно вещает, что от лживых иммигрантов, которые якобы просят тут убежища, спасет только высшая мера; она красуется в тяжелых очках в роговой оправе и укладывает волосы так, как лет триста уже никто не делает. Стены коридоров покрыты обоями с изысканно-отвратительным растительным узором, весь дом пропах нафталином, и единственный признак XXI века – дешевая вебкамера на лестничной клетке. Я стараюсь не дрожать, поднимаясь в свой номер, и накрепко запираю дверь, прежде чем сесть и позвонить Мо, а потом поиграть в «Цивилизацию» на КПК (его я сумел с боем вырвать у ротвейлеров на обратном пути).

– Ну, могло быть и хуже, – утешает меня Мо, – у твоих хотя бы кожа не зеленая и жабр нет.

На следующее утро я проталкиваюсь на перрон, чтобы сесть на самый ранний поезд до Лондона, продираюсь через толпу в час пик, а потом каким-то чудом умудряюсь пересесть на поезд в Милтон-Кинс; в вагоне полно ярко одетых немцев с рюкзаками и раздраженных бизнесменов, которым нужно попасть в аэропорт Лутон, но я выхожу раньше и вызываю такси до полицейского участка.

– There is nothing better in life than drawing on the sole of your slipper with a biro instead of going to the pub on a Saturday night,[5] – поет солист «Half Man Half Biscuit» в моем айподе, и я даже, наверное, согласен, если приравнять субботний вечер в пабе к утру четверга в полицейском участке.

– Инспектор Салливан на работе? – спрашиваю я у дежурного.

– Минуту.

Усатый констебль пристально рассматривает мое удостоверение, потом буравит меня стеклянными глазами, будто ожидает, что вот тут-то я и сломаюсь и сам покаюсь в длинной череде нераскрытых квартирных краж, а потом поворачивается и уходит в шумный общий зал за углом. Времени мне хватает ровно на то, чтобы дважды прочесть самые отбитые плакаты по предотвращению преступлений («Твои соседи – рептилоиды с планеты зеленых сапог? Сообщи о них здесь! Бесплатно!»), прежде чем дверь распахивается и в вестибюль решительно врывается женщина в сером костюме. Так бы выглядела Энни Леннокс, если бы пошла работать в полицию, несколько раз получила по лицу «розочкой» из разбитой бутылки, а еще переела вчера карри.

– Ладно, кто тут шутки шутит? Ты? – Она указывает на меня пальцем. – И ты из… – Тут она замечает мое удостоверение. – Вот дерьмо. – А потом бросает через плечо: – Джеффрис, Джеффрис, сукин ты сын, ты меня подставил! Ох, да что с тебя взять? – И снова мне: – Это ты – шпион, который меня вытащил из кровати позавчера после смены на кладбище. Это все твоя работа?

Я делаю глубокий вдох.

– Моя и ваша в равной степени. Я только что вернулся из… – Тут я символически кашляю. – …и получил приказ найти инспектора Дж. Салливана и допросить. – А потом добавляю, мысленно скрестив пальцы: – А что значит «Дж»?

– Джозефина. И кстати, я детектив-инспектор. – Она открывает перегородку. – Заходи уж. – Выглядит Джозефина уставшей и раздраженной. – Где твое второе удостоверение?

– Второе?.. А! – Я пожимаю плечами. – Мы ими не размахиваем; будет нехорошо, если такое удостоверение потеряется.

Кто бы ни подобрал его, этот несчастный как минимум нарушит третью статью. Да еще и поставит под серьезную угрозу свою бессмертную душу.

– Все в порядке, я подписала статью. Кровью, – говорит она, приподняв бровь.

– Второй пункт? – уточняю я на случай, если она блефует.

– Третий, – качает головой она.

– Входи, друг.

А потом я показываю ей свое удостоверение таким, каким оно является на самом деле, запуская щупальца тебе в голову и выкручивая все так, что тебя тянет сблевать от одной мысли усомниться в его законной силе. – Хватит?

Она просто кивает: вот уж спокойный клиент. Проблема с третьей статьей закона о государственной тайне в том, что преступно даже знать о ее существовании, если ты ее не подписал – кровью. Поэтому мы, подписавшие, которым в теории можно говорить о таких великих государственных тайнах, как очередь на использование сервировочного столика в Прачечной, на практике не можем прямо коснуться запретной темы. Мы должны полагаться на то, что нас друг другу представят, но в полевых условиях это обычно не получается. Чувствуешь себя как овца-лесбиянка: другие овечки показывают свое возбуждение тем, что стоят вокруг и ждут, пока их покроют, и как угадать, кто еще вокруг, ну, вы понимаете. Подписал.

– Пошли, – добавляет она чуть менее агрессивно, – возьмем кофе по дороге.

Через пять минут мы уже сидим за столом с блокнотом, телефоном и древним диктофоном, на который, наверное, еще Смайли записывал показания Карлы, когда мужчины еще были настоящими мужчинами, а овцы-лесбиянки тряслись от страха.