В северном крыле по-прежнему сухо. Люди работают и ведать не ведают про обуглившихся зомби на выжженном и мокром полу западного крыла за соседней дверью. Некоторые на нас косятся – выглядим мы специфично: я в уличной одежде, грязный и мокрый насквозь, и детектив-инспектор Салливан в безнадежно испорченном дорогом костюме, но с гигантским пистолетом, намертво зажатым в руке. Но – по мудрости или глупости – никто не просит меня починить интернет и не возмущается тем, что мы грязными ногами пачкаем мытый пол в отделе кадров.
Когда мы входим в царство толстых ковров и пыльной тишины директората, Джозефина уже перестает дрожать, хотя глаза у нее все еще безумные.
– У тебя много вопросов, – кое-как говорю я. – Прибереги их на потом. Я тебе расскажу все, что знаю, и все, к чему у тебя есть допуск, как только позвоню своей невесте.
– У меня муж и девятилетний сын. Ты об этом подумал, прежде чем втягивать меня в этот безумный кошмар? Ладно, прости. Я знаю, что ты не хотел. Просто стрельба по зомби и жареные трупы меня немного расстраивают. Нервы шалят.
– Понимаю. Только постарайся перед Энглтоном нервами не махать, ладно?
– Да кто такой этот Энглтон? Кем он себя считает?
Я останавливаюсь перед дверью кабинета.
– Если бы я знал, не уверен, что мне можно было бы тебе это сказать.
Я стучу трижды.
– Входите.
Энди открывает нам дверь. В директорском кресле восседает Энглтон и играет с чем-то посреди широкого дубового стола, который, кажется, явился из тридцатых. (Позади него на стене висит карта, и примерно четверть ее – розовая.)
– Мистер Говард. Детектив-инспектор. Хорошо, что вы пришли.
Я присматриваюсь.
– Ньютонов маятник. Очень в духе семидесятых.
– Можно и так сказать. – Энглтон слегка улыбается.
Шарики, которые летают туда-сюда между плечами маятника, не хромированы, у них заметная текстура: все они светло-коричневые с одной стороны, а с другой украшены темным или светлым мехом. И неровные, страшно неровные… Я глубоко вздыхаю.
– Нас ждала Хэрриет. Сказала, что мы опоздали и что ЦПУ распустили.
– Да, она бы так и сказала, верно?
– И что? – спрашиваю я.
– Один мой давний знакомый по фамилии Ульянов когда-то сказал на удивление разумную вещь. – Энглтон похож на кота, который только что сожрал канарейку: лапки еще торчат из пасти; он
– Но это ж Ленин сказал? – уточняю я.
По его лицу пробегает гримаса легкого раздражения.
– Это было до того, – тихо говорит он.
– Бриджет давно запланировала переворот, Роберт. Вероятно, прежде чем ты устроился в Прачечную – точнее, прежде чем тебя призвали на службу. – Он бросает на Джозефину долгий, оценивающий взгляд. – Она привлекла на свою сторону Хэрриет, подкупила Маклюэна, наложила собственный гейс на Восса. Они стали соучастниками в том, чтобы, как я полагаю, выставить меня некомпетентным и вероятным источником утечки перед Ревизионной комиссией – обычно они планируют нечто подобное. Я догадывался, что все идет в эту сторону, но мне не хватало твердых доказательств. Ты их мне предоставил. Но, увы, Бриджет никогда не хватало умения здраво оценить ситуацию. Как только она поняла, что я знаю, она приказала Воссу убрать свидетелей, а потом вызвала Маклюэна и начала свой маленький дворцовый переворот. И к ее собственному сожалению, она не смогла правильно вычислить моего непосредственного начальника, прежде чем лезть через мою голову наверх, чтобы добиться моего увольнения.
Он поправляет табличку на столе: ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ. Хранитель секретов. Чьих секретов?
– Матричный менеджмент! – восклицаю я, и у меня над головой наконец зажигается желтая лампочка. – В Прачечной же все построено на матричном менеджменте. Она вас увидела в табели о рангах на месте главы Центрального противомагического управления, а не в качестве личного секретаря…
– И