Каталог катастрофы

Через несколько часов мы вышли из зала прибытия в аэропорту Схипхол, доехали на электричке до центра Амстердама, потряслись в трамвае и заселились в претенциозный семейный отель, оформленный в соответствии с темой «холодных» и «горячих» философов: Мо заняла платоновский номер на верхнем этаже, а я – кантовский полуподвал. Даже салфетки (с портретом Гегеля) в столовой и те не уступают общему оформлению. Во второй половине дня мы идем по парку Вондела – между темно-зеленой травой и серым небом; с канала дует холодный ветер, и в первый раз с момента прилета я не чувствую в воздухе выхлопных газов. Ника и Алана, которые пасли нас от дома до аэропорта, а потом и в самолете, нигде не видно – как я понимаю, они в нашей команде наблюдения. Нехорошо показывать, что я их заметил, а сами они не пытались со мной заговорить. Насколько я могу судить, Мо ничего не заподозрила.

– Так где этот музей? – спрашивает она.

– Вон там. – На другом конце парка высокомерно дыбится к небу неоклассическое здание. – Давай зайдем и активируем наши пропуска в закрытую часть. Через час-другой попробуем найти какую-нибудь еду.

– Всего через час-другой?

– В Амстердаме рано закрывается все, кроме баров и кофешопов, – объясняю я. – Только не иди в кофешоп за кофе – засмеют. То, что у нас называется кафе, здесь – «Eethuis», а то, что здесь называется «Café», у нас зовется пабом. Ясно?

– Как белый день, – решительно кивает она. – Хорошо, что тут, кажется, все говорят по-английски.

– Это распространенный недуг, – говорю я, а потом добавляю: – Только не слишком расслабляйся. Это не явочная квартира.

Мо обдумывает мои слова, пока мы обходим покрытую патиной статую.

– Ты сюда не только в архив приехал, – наконец говорит она.

У меня холодеет в животе.

– Да, – признаюсь я. Этого момента я и боялся.

– Ну, надеюсь, – говорит она и неожиданно берет меня за руку, – ты готов к тому, что дерьмо влетит в вентилятор?

– Все вентофекальные узлы под наблюдением. Так они говорят.

– «Они», – Мо ёжится. – Это «они» все придумали?

Я оглядываюсь, незаметно присматриваясь к другим посетителям парка: пара пенсионеров, подросток на скейте – и все. Разумеется, это не значит, что нас не пасут – ворон, чью нервную систему подчинил себе демонический императив, маленький беспилотник с камерами в сотне метров над нами, – но с человеческими приемами хоть что-то можно сделать, в отличие от эзотерических или электронных.

– Они решительно не настроены позволить тем, кто за тобой следит, сказать: «На третий раз свезло», – пытаюсь объяснить я. – Это ловушка. Мы на дружественной территории, и, если кто-то попытается тебя похитить, – я не один занимаюсь твоим делом.

– Это очень мило.

Я резко смотрю на нее, но Мо изображает невинность: рассеянная ученая дама размышляет над теоремой и видеть не видит плотского мира и демонов из списка розыска Интерпола.

– Ты мне так и не рассказала про «Трешер», – замечаю я, когда мы переходим дорогу, направляясь к музею.

– О чем? О подлодке? Не думала, что тебе это интересно.

– Конечно, интересно, – говорю я и веду ее вдоль фасада, а не по лестнице к главному входу: мне нужен служебный.

– Я пошутила вообще-то, – улыбается она. – Хотела проверить, может, ты хоть так немного расслабишься. Вы, шпионы, такие сосредоточенные.

Между двумя цельными гранитными плитами в торце здания находится неприметная дверь. Я стучу трижды, и она автоматически открывается. (В потолок холла вмонтирована камера: незваным гостям тут не поздоровится.)

– Что это? – удивляется Мо. – Черт, я же никогда раньше не видела потайных дверей!

– Да нет, это просто служебный вход.

Мы идем дальше, к месту дежурного за поворотом.

– Говард и О’Брайен из Прачечной, – говорю я, положив ладонь на стойку.

В кабинке никого нет, но на стойке лежат два бейджа. Дверь впереди открывается.

– Добро пожаловать в Каталог, – говорит динамик за стойкой. – Пожалуйста, возьмите свои личные карточки и носите их всюду, за исключением открытой части музея.

Я беру обе и передаю одну Мо. После тщательного осмотра она спрашивает:

– Это чистое серебро? А что за язык? Точно не нидерландский.

– Скорее всего, индонезийский. Не спрашивай, просто надевай.

Свою я цепляю к поясу под подолом футболки – человеческой охране ее видеть необязательно.

– Идем?

– Да.

Подвалы под Рейксмюсеумом напоминают мне элитную версию Архива в Доме Дэнси – просторные беленые тоннели, кондиционированный воздух, полным-полно полок. Но есть и отличия: в Доме Дэнси хранятся обычно только файлы, а здесь – пластиковые и деревянные коробки с уликами, оставшимися от судебных процессов, пришедших на смену времени невиданных ужасов.

Собрание Аненербе СС находится в отдельном подвале за запертыми стальными дверями; одна из сотрудниц – без формы, в джинсах и свитере – ведет нас туда.

– Лучше не оставайтесь там надолго, – советует она. – У меня там мурашки по коже. Плохо спать будете.

– Мы справимся, – успокаиваю ее я.