Каталог катастрофы

Разумеется, заклинание у них вышло умопомрачительно неоптимизированным: сейчас его можно было бы провести с бюджетом в миллион фунтов на оборудование и буквально парой жертвоприношений при наличии правильного понимания теории. Они попытались решить проблему грубой силой и не преуспели – особенно когда Союзники пронюхали об этом и разбомбили к чертовой матери большие накопители душ в Пенемюнде. Но не в этом суть. Они не преуспели, и всех этих смертей, десяти миллионов людей, которых они замучили в лагерях смерти ради своего некромантического заклятья, не хватило, чтобы вытащить их из петли.

– Это ужасно, – Мо ежится и встает, чтобы проверить чай. – Хм-м, нужно добавить молока. – Она опирается на кухонную стойку рядом со мной. – Не могу поверить, чтобы Гильберт добровольно сотрудничал с нацистами в таком проекте.

– Он и не сотрудничал. А когда Союзники все узнали, они чрезвычайно тщательно, хм, демилитаризовали Германию. По крайней мере, в оккультном поле. В живых не осталось никого из работников отдела численного анализа Аненербе СС: если их не прикончили отряды смерти УСО, это сделали УСС или НКВД. В этом суть Хельсинкского протокола: никто не был готов принимать систематическое истребление мирного населения как основу новой военной стратегии, особенно учитывая крайне неприятные и опасные эффекты оружия, над которым работали в Аненербе. Например, схлопывание ложного вакуума или приглашение в нашу вселенную значительно превосходящих человечество разумных созданий. Атомные бомбы и баллистические ракеты на этом фоне выглядели безобидно.

– Ох, – вздыхает Мо и некоторое время молчит. – Поэтому со мной произошло невозможное, так? Кажется, я начинаю понимать. Все чудесатее и чудесатее…

– Я лечу в Амстердам в следующий понедельник, раньше не было билетов, – медленно говорю я. – Не хочешь присоединиться?

Я чувствую себя полным дерьмом. Энди меня предупреждал, что так будет, а Энглтон разжевал для ясности, но это вообще не утешает, поскольку я рассказываю ей только половину причин, по которым еду в Амстердам, – ту половину, для которой у нее есть допуск.

– Под Рейксмюсеумом есть очень интересный подвал, – легко говорю я. – Он закрыт для просты… для граждан, которым не положено знать о Хельсинкском протоколе. Но фокус в том, что Голландия входит в ДВРС ЕС, договор по совместному проведению операций против паранормальных угроз. В США мне нельзя ехать по работе без специального приглашения, а вот Амстердам – наша вотчина. Пока все официально, и я поддерживаю контакт с местными спецслужбами, можно запрашивать поддержку и получать ее. И если я захочу поработать в подвальной библиотеке, что ж, это лучшее собрание памятных вещей и записей Аненербе отсюда и до самого Яд-Вашема.

– То есть, если тебя одолеет страстное желание полюбоваться работами старых мастеров, а потом ты на несколько часов исчезнешь за боковой дверью…

– Именно.

– Чушь собачья, Боб, – Мо хмурится. – Ты мне только что рассказывал про историю нацистских некромантов. Ты явно считаешь, что они как-то связаны с ближневосточными ребятами из Санта-Круза, как минимум тот, со странными глазами и немецким акцентом. Твои соседи мне только что рассказывали наперебой, насколько хорошо защищен этот дом и как только что обновили все поля. Если ты чего-то боишься, почему бы просто не посидеть здесь, не высовываясь?

– Ну, если не считать, что эти уроды зачем-то хотят тебя похитить, – пожимаю плечами я, – в их связи с нацистскими некромантами я не уверен. Слушай, есть и другие причины, о которых мне нельзя говорить, но сейчас Амстердам подходит больше – если мы хотим найти этих идиотов, прежде чем они опять попытаются тебя выкрасть.

Я выдвигаю поддон гриля и выкладываю свою недопиццу на тарелку.

– Хочешь кусочек?

– Да, спасибо.

Я разрезаю пиццу на две части, перекладываю кусок на другую тарелку и передаю ей.