Каталонская компания

С чем я не согласен. Помню, работая на российском судне, пришли мы из Польши в Роттердам. Сразу нагрянула так называемая «черная таможня». Обычно в Северной Европе никто ничего не проверяет, а тут приперлось сразу шесть человек, пять мужчин и женщина, по голландским меркам, довольно красивая. Попросили разрешения подняться на ходовой мостик и переодеться. Я разрешил и через несколько минут пошел к ним узнать, что им еще надо? Я думал, они всего лишь снимут там зимние куртки, а оказалось, что переодеваются в комбинезоны. Женщину нимало не смущало присутствие мужчин. Когда я зашел, на ней ниже пояса были колготки поверх трусиков. Мои извинения они прокомментировали шутками. Контрабанду, само собой, так и не нашли.

Я спросил одного из таможенников:

— Что вы у нас искали?

— Сигареты, оружие, — ответил он. — Вы ведь из Польши пришли.

— Откуда у нас деньги на все это?! — воскликнул я и открыл ему нашу государственную тайну: — На российских судах работает одна нищета!

— Такие очень хотят разбогатеть, — предположил голландский таможенник.

— Разбогатеть хотят богатые, а нищета потому и нищета, что подобная умная мысль ей в голову не приходит! — возразил я.

Вторым на «Буцентавр» поднялся епископ в сопровождении трех монахов. Этот тоже был стар, но, думаю, его хватит на несколько обручений с морем. Затем пришла очередь Совета, а за ними последовали патриции, пропустив меня первым, как самого знатного и богатого. В последнем я не уверен, но в городе ходили фантастические слухи о моем состоянии. Подозреваю, что распространял их Марко Поло, привычный к слову миллион. Дож, епископ и члены Совета расположились в шатре, а остальные — кто где нашел место, потому что народа набилось столько, что я не решился протиснуться по куршее на бак, где было посвободнее. Занял место у борта рядом с шатром, в котором дож что-то говорил слабым голосом поддакивающему епископу. Гребцы все были в красно-золотых одеждах, сшитых на собственные деньги. Даже такое участие в церемонии считалось большой честью. Некоторыми веслами управлялись довольно состоятельные граждане, но не из патрицианских семей.

Мы выплыли из лагуны в открытое море. Правда, не далеко. Следом за нами следовала чуть ли не вся Венеция на самых разных лодках и галерах. Их было так много, что до самого города не было видно воды. День выдался солнечный. Теплый бриз гнал по поверхности моря легкую рябь. Вода казалась удивительно прозрачной, что возле лагуны большая редкость. Всё это, как положено, сочли хорошей приметой.

Епископ, размахивая, почти как мечом, большим золотым крестом, отслужил молебен, который закончил словами:

— О боже, даруй нам и всем тем, кто поплывет вслед за нами, спокойное море!

Дожа и всех приглашенных епископ окропили святой водой. Досталось и мне пара брызг. Марино Дзорци подвели к краю ахтеркастля. Дрожащей рукой дож уронил в море золотое кольцо и дрожащим голосом произнес:

— Я обручаюсь с тобой, о Море, в знак твоего безграничного могущества!

Море не вернуло кольцо, так что обручение можно считать состоявшимся.

Больше до конца года меня никуда не приглашали. Может, и собирались, но я редко бывал в Венеции. В том числе пропустил похороны дожа Марино Дзорци в июле и выборы нового — Джованни Соранцо, бывшего главного прокурора Сан-Марко, которому стукнуло семьдесят два года. Видимо, венецианцам понравилось каждый год хоронить старого дожа и выбирать нового.

Тогда же до нас дошла новость из Афинского герцогства, что король Сицилии принял предложение Каталонской компании, сделал их своими вассалами. Правителем герцогства был назначен Манфред, второй сын короля. Поскольку мальчишке было всего пять лет, вместо него управлять герцогством Афинским стал присланный королем с полномочиями генерального викария Беренгер де Эстаньола. Мой приятель Рожер де Слор с удовольствием передал ему бразды правления и удалился в свое графство с немолодой женой и любовницей.

За навигацию я успел сделать одиннадцать рейсов на Александрию. Товар в обоих портах сбывал оптом, чтобы надолго не задерживаться. Мое преимущество было в скорости. Я успевал сделать три рейса, пока «александрийский» караван еле осиливал один. Да и груза бригантина брала примерно столько же, сколько самая большая галера. Все это время натаскивал Тегака, делал из него капитана. После четырех месяцев мне начинала надоедать работа на одной линии. Сказывалась дурная привычка, приобретенная в двадцать первом веке. Там контракты у меня были продолжительностью три-четыре месяца.