Каталонская компания

Даже если плата окажется правдоподобно низкой, война — это самый прибыльный бизнес. Для победителей, конечно. Впрочем, иногда и побежденные навариваются неплохо на своих неудачливых соратниках. За короткое время можно будет нарубить деньжат и подобрать экипаж из толковых вояк. Я знал, что турки в конце концов поглотят Ромейскую империю. Но, может, успею отхватить недостающее на хорошее судно, пока это случится?!

Аклан сидел во дворе на положенном под стеной бревне, занимался изготовлением новой узды — орудуя изогнутой толстой бронзовой иглой, делал петлю на налобном ремне. Слева от него на бревне лежали моток просмоленных, толстых ниток и порезанная лентами кожа, а справа — готовый нащечный ремень. Внутренним чутьем он понял, что у меня что-то важное, поэтому отложил незаконченный ремень на бревно рядом с нащечным.

— Что ты знаешь о каталонцах? — задал я вопрос.

— Воевать умеют, стойкие. Ко всем, кто не франк, относятся с пренебрежением, задираются, поэтому с ними вместе никто не хочет служить, — рассказал он.

— Даже за хорошие деньги? — спросил я.

— За хорошие можно и каталанца (он произнес именно так, через «а», как и греки в Монемвасии, и трактирщик) потерпеть, — ответил Аклан.

— Тогда позови еще трех человек, приведите лошадей и вооружитесь, — приказал я. — Поедем посмотрим, что это за компания, и узнаем, сколько им платят.

Я решил не надевать броню. Обул сапоги со шпорами — знаком принадлежности к рыцарскому сословию — и прицепил к поясу саблю. Думаю, хватит украшенного золотом оружия и конвоя из пяти человек, чтобы все поняли, что я — не простой воин.

День выдался, как назло, жаркий. Мы неспешно скакали по старой римской дороге на север. Впереди Тегак с наскоро изготовленным из моего сюрко знаменем, за ним я, а сзади, двумя парами, конные лучники. Первых каталонцев мы встретили в километрах трех от города. Это были альмогавары — низкорослые, в кожаных шапках, у некоторых защищенные кусками кольчуги, из-под которых свисали длинные черные волосы, с загорелыми лицами, поросшими длинными густыми бородами, в кожаных безрукавках поверх серовато-желтых холщовых рубах, в кожаных гетрах и сандалиях. За поясом, рукояткой вправо, короткий и широкий меч. Слева к седлу прикреплен круглый щит из ивовых прутьев, обтянутых кожей, и короткая пика, справа — кожаный мешок для добычи, уже наполненный у кого на треть, у кого больше, и второй с дротиками, от двух до четырех, трехгранными, бронебойными наконечниками вверх. Седла такие же низкие, как раньше, с короткими стременами, и уздечки особые, чтобы быстро развернуть коня. Только лошади были другие, крупнее, чем полторы сотни лет назад. Наверное, трофейные.

Я поздоровался с ними на диалекте, на котором говорили португальские альмогавары. Меня поняли. Сказать, что сильно удивились, — ничего не сказать. Если бы с ними поздоровался мой жеребец, эффект был бы слабее. Ответили все, но вразнобой.

— Где ваш командир? — спросил я.

— Там, синьор, — махнул один из них в ту сторону, откуда они прискакали. — В двухэтажном доме в центре деревни.

— Как его зовут? — поинтересовался я.

— Рожер де Флор, синьор, — ответил альмогавар.

Я поблагодарил и поскакал со своим отрядом дальше. Альмогавары долго стояли на месте, смотрели нам вслед и, наверное, пытались понять, кто я такой и откуда знаю их язык?

Чем ближе подъезжали к деревне, тем чаще попадались нам воины, конные и пешие. Они рыскали в поисках добычи. Увидев нас, кто-то прятался, а кто-то демонстративно выставлял напоказ добычу. Вместе с солдатами грабежом занимались и женщины разных национальностей и возрастов. Возле стоявших на деревенской улице и во дворах телег и арб бегала детвора, явно не ромейская. Видимо, каталонцы, как когда-то делали брабантцы, берут на войну свои семьи. Или обзаводятся женами в походе. Один грабитель — хорошо, а полтора — лучше.