Катарина

— Не трогай… не трогай меня! — сквозь слезы прокричала я. В моем голосе закрался страх и болезненная обида. От осознания происходящего я все еще заикалась, а губы панически дрожали. — Как же я… ненавижу вас всех… всех вас, немцев!.. Да вы… вы все одинаковые! И ничем… ничем не лучше других!

— Катарина, прошу тебя… я не причиню тебе вреда, — Мюллер вскинул руки, согнув их в локтях в доказательство своих слов. — Нам нужно уезжать… Твои ладони…

— Не подходи ко мне! — воскликнула я, отходя от него на пару шагов. Нервные всхлипы сотрясали грудную клетку. — Я никуда… с тобой не поеду! Вы все… все мерзкие чудовища! Ты такой же, как и те… те пьяные фрицы! Это они убили… убили мою мать… они! Убили… всех женщин просто так… ни за что! Мерзкие похотливые…

Лицо мое исказилось в гримасе боли, а слова постепенно превратились в отдельные слоги и переросли в нечто неразборчивое. Мюллер смотрел на меня долго и неотрывно, боясь подойти, прикоснуться и сказать что-либо в противовес моим словам. В глубине его пронзительных синих глаз затаилась тревога, горечь, смятение… и чертовски много чего еще.

В какой-то момент он потянулся к пистолету и вытащил его из кобуры, а я испуганно дернулась назад. Но офицер сделал то, что поставило меня в тупик — он оставил пистолет на поверхности ладони и протянул его мне. Его низкий голос с легкой хрипотцой сообщил мне:

— Стреляй. Если тебе станет легче… стреляй.

Глава 17

Я недоуменно покосилась сначала на него, а затем и на оружие в его ладони.

— Что ты…

— Давай, ну же. Не тяни. Ты же хочешь отомстить? — он кивнул на пистолет с непроницаемым выражением лица. — Мне нечего терять, Катарина. У меня за плечами лишь долгие годы службы… ни семьи, ни детей. Никто даже слезинки не проронит. Так чего же ты тянешь?

Я мгновенно взяла оружие в руки. Прохладный корпус пистолета подействовал отрезвляюще. Правая рука все еще дрожала, но мне удалось поднять дуло в сторону Мюллера. Он улыбался. Глаза его были такого спокойного и глубокого синеватого оттенка, словно тогда перед ним был не пистолет, а фотоаппарат, который намеревался запечатлеть его улыбку. Я подошла еще ближе, и с того момента дуло плотно упиралось ему в грудь.

Губы дрожали, и я нервно стиснула их. Слезы катились по щекам, отчего взор был затуманен, а лицо его — такое спокойное, с ровными чертами — расплывалось от прозрачной пелены. Силы покидали меня, а дыхание все еще было частым, не восстановившимся от бесконечных рыданий. Ладонь подрагивала вместе с оружием, а пальцы опасались нащупать курок.

— Да пошел ты… — небрежно бросила я, роняя пистолет.

Он звонко ударился об брусчатку, и я обессиленно полетела вслед за ним, но Мюллер вовремя подхватил меня. Его сильные руки сомкнулись на моей талии, крепко придерживая спину. Я обмякла в его объятиях, совершенно без сил уронив голову ему на грудь. Руки мои болтались в воздухе, как у сломанной куклы, коленки периодически подкашивались, а он продолжал молча удерживать меня, осторожно поглаживая спину.

Не знаю, сколько мы простояли в таком положении. Я разрыдалась еще сильнее, отчего его черный парадный китель промок от моих бесконтрольных слез. В какой-то момент я не выдержала и двумя руками приобняла его за плечи, чтобы прочно устоять на ногах. Разодранные ладони все еще изнывали. И как только я прикоснулась к его кителю, разразились новым пожаром боли.

Спустя какое-то время офицер повел меня в сторону автомобиля. Я не сопротивлялась, а напротив, находилась в каком-то оцепенении: сил не было ни слово вымолвить, ни пошевелиться. Свадьба Амалии в буквальном смысле выжала из меня все соки. Как только глаза высохли от горьких рыданий, накатила невероятная усталость, граничащая с изнеможением.

Мюллер осторожно усадил меня в машину и сел за руль. Я окончательно обмякла на переднем сидении и с огромным усилием повернула голову в его строну. Последнее, что я увидела перед тем, как провалиться в сон — следы едва уловимой запекшейся крови на костяшках его пальцев.

* * *

В голове раздавалась удаленная плавная мелодия фортепиано. Такая чистая, невинная и таинственная. За ней хотелось идти, бежать, касаться и еще целую вечность наблюдать со стороны. Я была практически уверена, что она мне снится, пока не распахнула глаза в полумраке.

Это был не сон. Мелодия продолжала приглушенно звучать даже после того, как я окончательно проснулась.

Меня окружала незнакомая комната, освещенная одной лишь тусклой настольной лампой с желтым абажуром. Я очнулась на широкой двуспальной кровати, накрытая приятным махровым пледом молочного оттенка. Сонно потерла глаза и еще раз оглянулась.

В комнате я была одна. Меня окружали прикроватные тумбочки из светлого дерева, туалетный столик с овальным зеркалом и громоздкий старинный шкаф из того же дерева, что и вся остальная мебель в помещении. Не смотря на небольшие размеры, комната имела высокие потолки с богатой лепниной, точно во дворце, высокие двери и целых два окна, наглухо задернутых темными шторами.