Катарина

Как только осознание того, что я натворила, обрушилось на меня ледяным потоком, я тут же вырвалась из объятий. А после отвернулась, буравя округленными глазами дверь кабинета. Сердце испуганно колотилось в груди, и я опасалась, что Мюллер мог его услышать. От волнения дыхание участилось, я дышала ртом словно рыба, а затем и вовсе прикрыла губы обеими руками, как бы запрещая себе дышать настолько громко. Кровь прильнула к щекам, и они тотчас же загорелись предательским пламенем вместе с горящими мочками ушей. Стыд, который я прежде не испытывала, накрыл с головой, вознамерившись окончательно свести с ума.

— Катерина, — наконец прозвучал его тихий встревоженный голос за спиной. И я удивилась, что он обратился ко мне не на привычной немецкий манер. — Нам не следует видеться. Кристоф… он все роет и роет, и я не хочу, чтобы ты упала в эту яму.

Его слова хлыстали розгами по сердцу.

Я хотела кричать изо всех сил, ведь он задел мою гордость. Как же… как же он мог подумать, что я вдруг посмотрю на немца в романтическом плане? Как же я могла допустить чувства к нему?! Как же я ненавидела себя в тот момент! Его слова дали мне невидимую пощечину и вмиг отрезвили. Я прикрыла веки, утопающие в слезах, и покачала головой, в надежде избавиться от навязчивых мыслей.

Я хотела сказать, что запуталась. Хотела признаться ему, что страдаю каждую ночь, что день за днем вижу его во снах. Я хотела сказать, что душа моя неровен час разорвется на части от ненависти, непонимания и какой-то скрытой привязанности к нему, совладать с которой я не была в силах.

Но вместо этого прочистила горло и проговорила самым холодным голосом, на который только была способна в тот момент:

— Вы правы. Мне живется намного легче, когда меня не буравят тяжелым взглядом и не отдают приказы вместо обычных просьб.

Я обернулась, чтобы передать ему наконец конверт с письмом. Но он шагнул ко мне в ту самую секунду, и через мгновение взор заполонила его широкая грудная клетка. Он с осторожностью преподнес ладонь к моему лицу, она пахла примесью табака и железа… А после большим пальцем словил пару слезинок, и мягко приложил ладонь к моей щеке. Будто выражал этим действием то, что не мог произнести вслух…

Он не улыбался, и в целом лицо его не выказывало никаких чувств. Вот только глаза с загадочной глубокой синевой отображали все то, что говорить он был не в силах. Напротив, слова его и взгляд разнились в показаниях, и от этого становилось лишь хуже. Я не понимала, чему мне верить и разрывалась на части от того еще сильнее.

Молча прикрыла глаза, пытаясь совладать с чувствами, которые накрывали с головой рядом с ним. Я приложилась к его горячей руке с шероховатой ладонью словно бездомный котенок, жаждущий ласки и внимания. Так горько мне было от осознания того, что слезы не переставали течь рекой. Несколько месяцев я жаждала его прикосновений, но как только это случилось мне вдруг стало ужасно больно, но оттого и не менее приятно.

— Мама и сестра ужасно расстроились, что не познакомились с тобой. По сей день спрашивают, когда же ты приедешь погостить, — его низкий, слегка хрипловатый голос заставил коленки дрожать, а закрытые веки дрогнуть и распахнуться. Я молча кивнула, поборов смущение и стыд за тогдашний поступок. — Тебя видели много лишних глаз. Я отправлю твое письмо, об этом можешь не беспокоиться.

На этих словах Мюллер слегка прикоснулся до моей ладони и осторожно взял конверт. А я сделала шаг назад и вновь отвернулась, намереваясь уходить.

— Имя получателя и город на конверте, — произнесла я робко, направившись к выходу.

Его голос с нотками беспокойства догнал уже у самой двери:

— Катерина, пожалуйста, будь осторожна.

Поначалу я опешила, а потом ощутила, как губы растянулись в улыбке. Я не ответила и не оглянулась, лишь на секунду замерла у двери, а затем выскользнула в коридор.

Глава 21

Настал решающий день моего побега и восьмой день рождения малыша Артура — 10.02.1944. Дату эту я выбрала не случайно, ведь именно в тот день в «Розенхоф» ожидали множество гостей и никому не было бы дела до пропавшей русской девицы.

Но я даже и не подозревала, насколько тот день выдастся долгим и невероятно тяжелым.

С шести утра весь дом уже стоял на ногах, включая хозяек. Пол дня я провела на кухне вместе с Танькой и Лёлькой, а после обеда помогала Асе протирать пыль, пылесосить ковры и вылизывать полы во всем доме. Лёля в тот день, впрочем, как и я, заметно нервничала. У нас у обоих все валилось из рук, это вызывало только раздражение со стороны Таты.

На протяжении всего дня я не могла отделаться от мысли, что оставляю беременную Асю. Успокаивало лишь то, что на тот момент и Генриетта и Маргарет уже знали об ее положении. Фрау Шульц младшая заверила мне, что как только у подруги начнется родовая деятельность, ее сразу же увезут в больницу. С того дня, как Маргарет узнала о беременной девушке в доме, Ася тотчас же стала подвергаться постоянным высокомерным упрекам с ее стороны, мол, русская девка нагуляла… Да и вообще все русские одинаковые…