Катарсис Империи

- ...жики!...пропал...делать?..ко...ар!...срочно...!- Треск в наушниках появился внезапно. Шипение, сквозь которое я мог слышать лишь обрывки переговоров моих парней.

Народ был заметно встревожен, да и меня ситуация откровенно встревожила.

Картинка игры на мониторе замерла. Ни малейшего движения.

Нет, ну это уже наглость! В момент триумфа, такая подлость...!

Я убрал звук в наушниках. Это настоящая трагедия - пропустить практически безвозмездное избиение вражеского флота!

Свернув окно игры, я отметил сразу две вещи.

Первая - связь отсутствовала напрочь, так что скинуть парням сообщение в соцсеть, что у меня проблемы с железом и командование переходит к Малкольму и Вервольфу - я не мог. Впрочем - это было меньшее из зол. Увидев, что я оффлайн - парни разберутся сами, чай не маленькие.

Вторая же 'незадача' находилась на стене. Да, это был мой телевизор, на котором, так же как и на компьютере 'зависла' картинка. Но, что эта за картинка...

По незнанию, этот кадр можно было принять за сцену из фильма-катастрофы. Но, я точно знал, что это не так.

В правом верхнем углу картинки надежно 'приклеился' логотип столь не любимой мной передачи новостей. Но, это бы еще ничего.

Я не помнил, чтобы во Владивостоке снимали фильм-катастрофу. А в том, что смазанная фотография обугленных высоток, раскиданных без малейшего намека на градостроительную политику, указывала именно на Владивосток - я не сомневался. Уж столицу Приморья, я не забуду даже в страшном сне и не спутаю ни с чем.

Самым последним фактором, который мог довести меня до инфаркта (в мои-то двадцать три!) была надпись уже совсем не бегущей строкой.

'Солнце выжигает мир! Спасайтесь!'

Примерно через секунду, когда до меня дошло, что в моей комнате (даже несмотря на шторы) стало слишком светло, я вспомнил о своем телефоне (он же планшет). Стоило только перевернуть его экраном от тумбочки, и все стало сразу понятно.

Да, конечно он стоял на беззвучном режиме.

Иначе бы я услышал те семьдесят пять звонков, что числились у меня в 'пропущенных'. Да, меня искали. И, вполне возможно, что именно из-за выключенного звука, все дальнейшие события, вся моя жизнь сложилась именно так, а не иначе.

'Выходит, надо было строить бункер!'

Это были мои последние мысли, перед тем, как стена огня хлынула сквозь окно в мою квартиру.

Сперва было нестерпимо светло, затем, меня окутала темнота.

Но, как и подобает истинному русскому - я ушел из жизни виртуозно матерясь.

Глава 2. Марномакс

Санкт-Петербург, 27.01.1904.

Согласно канонам Голливудского кинематографа, камеры для заключенных в России должны быть маленькими, неуютными каморками, лишенными окон, покрытыми плесенью и кишащими крысами и тому подобной омерзительной живностью. Ибо такими, с точки зрения просвещенных американских кинематографистов, они достались России в наследство от прошлой тюрьмы народов (Советского Союза), а тому в свою очередь - от позапрошлой (Российской Империи).

Как говорил один мой хороший знакомый: 'Любой бред - от недостатка информации. Или от дефицита мозгов'. Так вот - в нынешней ситуации, я готов был с ним согласиться. Ибо, американские режиссеры не знают, о чем снимают фильмы.

Камера, которую отвели мне, напрочь рушила всю концепцию мрачности и непередаваемой тоски, которая навязчиво прививалась в двадцать первом веке зарубежным кинематографом.

К слову - прививалась довольно успешно, поскольку многие из моих знакомых до момента солнечного катаклизма были твердо уверены, что каждый первый из заключенных в местах не столь отдаленных состоит в мифической 'братве', пьет по-черному сивуху, ходит в спортивном костюме и навешивает на себя цепи из золота толщиной с сытого питона. Разве что, манера носить несколько килограмм кокаина в деревянной ноге вызывает некоторое сомнение. Надо отдать должное 'фабрике грез' - американский образ жизни и американское мышление они прививают весьма упорно вот уже несколько десятков лет. Мы же с вами понимаем, что сценаристы и декораторы черпают эти образы 'России' со слов эмигрантов и их потомков, много лет назад самостоятельно покинувших страну или высланных молодой советской властью. Надо ли говорить, что человек, лишенный Отечества не по своей воле, превращается в озлобленное существо с гипертрофированной обидой на дом, которого лишен? А стоит еще вспомнить, что значительная часть эмиграции так называемой 'второй волны', концентрирующаяся в Нью-Йоркском районе Брайтон-Бич, несет в глазах неизбывную обиду на несправедливый мир уже последние пару тысяч лет. Так что вряд ли в этой ситуации в американском кинематографе мог возникнуть не то, что позитивный, а просто даже объективный образ России вообще и ее пенитенциарной системы в частности.

Вот поэтому и думают американцы, что у каждого русского есть домашний медведь, совсем ручной, и (пока не напьется водки) даже умеющий играть на балалайке, дома обогреваются ядерными реакторами, а передвигаемся мы на танках, и лишь иногда - на ракетах. Не говоря уже о том, что мы 'спим и видим, как бы захватить весь свободный мир'.