Катастрофа

— Я, когда вырасту, буду регулировщиком, — говорит кроха, дергая молодую женщину за рукав. — Мама, а кем наш папа работает?

Детский садик № 3, «БУРАТИНО»… Шрифт стандартный. Виноводочный магазин. Фонтан, уснувший до середины весны, и обрамленное колоннами здание. Полированная дверь. Пластмассовая рукоятка с медными набалдашниками. Раздевалка. Проходная. У входа милиционер.

— Вам куда?

— По личному вопросу.

— Сбрейте бороду, — сказал милиционер, ощупывая посетителя пронизывающим взглядом, — фотоаппарат сдайте швейцару, парикмахерская напротив.

Скуластое лицо милиционера было непробиваемым. Посетитель вернул швейцару жетон и, накинув на себя пальто, вышел на улицу. «Того, что я видел, вполне достаточно для диагноза», — подумал и не ошибся — разрозненные куски соединились — духовный облик города обрел реальные очертания. Именно поэтому, начиная с сегодняшнего вечера, события в каждом доме разворачивались по разному, но стержень — стержень катастрофа имела общий, а главное — расплата за раздвоение находила свои жертвы независимо от должности, профессии и величины оклада.

16

Трамваем ехать не хотелось… Ударил мороз, но пальто было расстегнутым задыхался: духота подступала изнутри — это его душил голос двойника. «Отпусти меня», — умолял он, — «дай подышать свежим воздухом, в оболочке твоего духа даже йог астматиком станет, я за целый день настрадался до такой степени, что тебе и не снилось. Отпусти!» — клянчил двойник, — «я клянусь, что не приду домой раньше тебя. Евсеюшка!» — на глазах у двойника выступили слезы, «отпусти!» — заплакал, — «я не виноват, что говорю тебе правду и только правду — она единственное условие моего реального перевоплощения — ты негодяй, Евсей Иакович — вернее тебя таким сделали — отпусти!!! — не будь трусливым хотя бы по отношению ко мне — я клянусь оставить…» «Заткни свою дохлую пасть!» приказал хозяин, — «твоя правда как рыбья кость в моих миндалинах застревает, но теперь я плевать на тебя хотел — ну как тебе понравился этот, с защечинами? — оказывается не один я с такими на свете живу. Отпусти! — заладил как попугай… Думаешь, что я удерживать тебя буду?.. Можешь поискать себе другого хозяина — я не обижусь — разбогатеть не разбогатею, а зарплата прибавится… Вечером все равно вернешься», — подумал напоследок и, застегнув пальто на все пуговицы, забыл о своем двойнике. Двойник даже не оглянулся: покинув своего хозяина, растворился в толпе.

К желтой, обшарпанной стене дома притулился табачный ларек. Купив десять пачек «Памира», Евсей наполнил ими карманы и, миновав витрины овощного магазина, очутился в своем дворе. В темном подъезде пахло хлорофосом. По ассоциации с этим запахом он вспомнил похороны своей бабушки — той самой, которая обожала котов и кошек. Тело мертвой старухи источало такой же запах. Она жила с ними — с Евсеем и Лизой — до последнего часа. Ее кровать находилась как раз на том месте, где Евсей выделил себе помещение, занавешенное дерюгой. Как-то ночью его разбудил скрип. Старуха зажгла свечу, поставила ее на стол, и, встав коленями на табурет, до рассвета читала библию. Через неделю она слегла так, что даже днем с постели не поднималась. Височные мышцы у нее ослабли, щеки ввалились, лицо стало острое. Старуха теряла разум: Евсея называла Лизой, а Лизу Евсеем… Лиза напрасно окунала чайную ложечку в манную кашу. Накормить старуху не удавалось. Зубные протезы, которые она раньше каждый вечер ставила в стакан с кипяченой водой, остались у нее во рту — они перекрыли горловое отверстие. Евсей пытался вытащить их у нее изо рта, но не тут-то было — ее глаза засветились… «Не дам. Это мои!» Умерла она, повернувшись лицом к стене, протягивая руку к изъеденному временем и молью, большому персидскому ковру. На ковре когда-то был изображен веселый орнамент, но бабушке он таким и казался — она все видела в прошлом…

В ответ на «пинг-понг, пинг-понг» язычок замка щелкнул немедленно…

— У тебя ключей нет?

— Забыл на работе.

— Ты пришел вовремя, — сказала, отряхивая передник, — мы сейчас эту пакость уничтожать будем!

— Какую пакость?!

— Моль! — сказала Лиза. — Оставь дверь открытой, а то от этого яда задохнуться можно.

— Ты и ночевать здесь думаешь? — спросил, сбрасывая пальто.

— Если не выдохнется, будем ночевать у моей мамы, — ответила и предупредила, — Еша, твоя старая одежда на вешалке!

— Хорошо, хорошо… Вечная спешка! Не могла субботы дождаться.

— Ты забыл, что у меня в субботу день рождения, — сказала Лиза и обиженными шагами направилась в комнату…

В центре комнаты стояло ведро с зеленоватой жидкостью. Рядом, на маленьком стульчике лежала пушистая щетка.

— Ты скоро переоденешься?

— Я уже, — сказал он, появившись в фуфайке: одежда была заляпана белилами и мелом, сквозь дырявые брюки то тут то там просматривались волосатые ноги.

— Я за ней весь обеденный перерыв в очереди простояла, — сказала жена, показывая на щетку и, посмотрев на мужа, подошла к шкафу, — помоги отодвинуть!