Катастрофа

Каждый ест по-своему. Оскар, отец Эве, ест медленно, но с жадностью, с наслаждением и время от времени чавкает, за что Малл недовольно толкает его в бок. Сама Малл ест аккуратно, деловито — много и быстро. Она то и дело берет себе добавки и систематически прорабатывает все, что стоит на столе. Март, как и Оскар, набивает рот до отказа, но не ради удовольствия, а чтобы насытиться — выражение лица у него равнодушное. Он тоже порой чавкает, но Ильма его не останавливает… Энн ест мало и быстро, будто он сердится на еду: со злостью уничтожает кусок, который как будто случайно оказался на его тарелке, и сидит затем некоторое время над пустой тарелкой, опустив локти на стол и надменно выставив вперед подбородок… Калле спешит, как и Энн, но он то и дело забывает кусок на вилке и поглядывает по сторонам, как на соревнованиях по теннису… Мадам Мийя ест с удовольствием, как и ее сын Оскар, но не чавкает, а вилку и нож держит в руках, оттопырив мизинцы. Малышка Кати, сидящая рядом с ней, ест старательно. Этот ребенок всегда хорошо ест, говорят ее родители и бабушка. Только она еще пожалеет об этом, когда ей будет столько лет, сколько сейчас Эве! Мать, то есть деревенская бабушка, сидит во главе стола и ест с удовольствием, быстро, подбадривая остальных, особенно Ильму и Ильмара. Впрочем, Ильмара и не нужно уговаривать, несмотря на свою худобу, он ест много и с аппетитом. Да, похоже, он наслаждается едой, как чем-то таким… таким… что вдруг заставляет Эве залиться краской… Только Ильма ест как надо! То есть она толком и не ест, а разглядывает лежащую на тарелке еду как какое-то чудовище — со страхом и неприязнью. Еду на тарелку ей накладывает Март. Сам Март уже насытился и теперь выбирает со стола кусочки повкуснее — для Ильмы. Ильма ойкает и при случае пытается отвести руку Марта. Март же улыбается, предлагая ей еду, и смотрит на нее этаким особенным взглядом… Как бы они повели себя в темной ванной? — мелькает в голове у Эве, и то ее спине пробегает холодок. Нет, они бы определенно не кряхтели и не хихикали так омерзительно! У них было бы что-то возвышенное! Эве чувствует это, поймав взгляд Марта, и она завидует Марту. Ей кажется, что тишина ванной комнаты возвышает Марта, поднимает его выше остальной родни!.. Господи, опять они ведут эти пошлые разговоры о еде — именно в эту минуту мадам Мийя удовлетворенно произносит:

— До чего ж вкусная сельдь! Да еще с горячим картофелем! Какой чудесный рассыпчатый картофель! Мгм… — мычит она от удовольствия и еще потому, что картошка, которую она взяла в рот, оказалась слишком горячей.

— Так у вас дома та же картошка! — не переставая жевать, вставляет мать.

— У нас в подвале она вянет! — поясняет Малл. — Подвал теплый, трубы в нем проходят — разве в наши дни что-нибудь делают как положено! Надо бы опять захватить свежей.

— Ну конечно, — поддакивает мать, — у меня картошки хватит! Не вздумайте в магазине покупать!

— Магазинная и в рот не лезет! — говорит Малл.

— Фу! — восклицает Мийя. — Это ведь ужас что! Вся синяя! И как только люди ее едят?

— А как они покупные яйца едят?! — чуть высокомерно спрашивает Малл. — Купишь яйцо, принесешь домой, разобьешь — и не понять, где белок, где желток, все одного цвета! Теперь и молоко стало синим — то, что за двенадцать копеек, совсем синее, и дети посинеют, если их таким молоком поить!

— Да, вон Эве с малолетства здесь росла, оттого и теперь крепкая и здоровая, а остальные крохотули, как птенцы! — вмешивается мать, а Эве скрипит зубами — хотя у них в классе и в моде пышная грудь и девицы даже подкладывают в лифчики вату, ее идеалом всегда была худоба. Она не может им простить, что они раскормили ее в детстве! Недаром американцы пишут, что тому, кого перекормили в младенчестве, всю жизнь не избавиться от лишнего жира!

А Энн, внешне безразлично, но на самом деле подзадоривая, потому что ему очень хочется устроить хотя бы маленькую свару, говорит:

— Так перебирайтесь в деревню, если вам городская еда не по вкусу — возьмите на себя мамино хозяйство или продайте свою квартиру и купите дом в деревне.

— Сам покупай, чего ты нам об этом говоришь! — отвечает Малл, привыкшая к подобным подкалываниям.

Но Энн не успокаивается:

— Меня вполне устраивает магазинное молоко, не я жаловался… А ведь и впрямь с тремя детьми в деревне было бы полегче? — В вопросе Энна звучит такое притворное участие, что Малл совершенно выходит из себя.

— Но ведь… — не сразу находит она слова, — но ведь дело не только в еде! Детям нужно и другое! Где ты здесь возьмешь английские спецклассы или теннисную школу — в любом случае придется отправлять их в интернат!

Энн хочет что-то возразить, но Мийя успевает опередить его:

— Фу! Интернат — это ужасное место! Мальчишки с девчонками вперемешку, водка и распутство — вот чему они там учатся!

— Все мои дети жили в интернате, и я тоже в свое время, когда ходила в школу домоводства, только никакого распутства я не видела, — решительно вмешивается мать. — Конечно, без проказ не обходилось…