Читаем Катастрофа-2012 полностью

И таких примеров различных звеньев государственной машины, которые не способствуют (якобы для того и нужно все это государство), а мешают жизни страны и народа, можно привести сотни и тысячи.

Ну и кому они нужны, кроме самих себя, после этого?

И, повторим, это не только сейчас, и не только среди наиболее одиозных (типа ГАИ) агрегатов государственной машины. Таких примеров, когда государственная машина мешала народу жить, а стране нормально, без рывков, органично развиваться, можно привести массу, черпая их из любого периода российской истории.

Но возникает вопрос: а как же тогда эта страна стала великой при таком дебильном управлении с помощью этой замкнутой только на саму себя машины?

Да за счет истощения народа, черт побери! Русского народа, в первую очередь.

Вот такая дурная бесконечность. Истощаемый народ и жиреющее, несмотря даже на совершеннейшую хроническую бездарность управления, государство, которое совер

шенно не за что любить представителю данного народа.

В чем автор и признается.

Я его не люблю. Не стесняюсь этого и не собираюсь скрывать.

И поэтому говорю обо всех проблемах этого монстра с нескрываемым злорадством. Не исподтишка, а открыто.

С поднятым забралом.

2. Стокгольмский синдром российского населения

«Но наш народ любит свое государство и готов защищать его!» – воскликнет иной патриот.

Кто бы спорил. Но этот феномен отнюдь не вызывает у нас сомнений в нашей правоте. Ибо не содержит в себе никаких психологических парадоксов. Сейчас, слава Богу, не позапрошлый век, и психологи давно описали и объяснили подобный феномен. И называется он «стокгольмский синдром».

Это когда взятые террористами заложники начинают отождествлять себя не с освободителями, а с террористами. Они начинают искренне любить своих захватчиков и раздражаться усилиям освободителей.

Источником своих бед они начинают считать именно активность освободителей, а не террористов.

Разумеется, у взятых заложников этот синдром развивается в режиме реального времени. У народа, испытывающего «стокгольмский синдром» по отношению к взявшей над ним власть антинародной государственной машине, такой синдром развивается за историческое время.

Можно спорить, когда этот синдром развился в русском народе и окончательно закрепился после формирования по православно-византийским лекалам антинародной государственной машины России. Но это вопрос второстепенный. Важно констатировать, что сейчас этот синдром закреплен.

Поэтому для нас не аргумент то, что русский народ любит российское государство. Не аргумент в пользу того, что это государство антинародно и является таким же врагом русского народа, как террорист для захваченного им заложника.

Впрочем, «стокгольмский синдром» – термин современный. Есть некоторый «бытовой аналог» этого феномена, применительный к русскому народу. Это известное «У России женская душа».

Уточним данное утверждение: коль скоро Россия это государственная машина, женской души она иметь не может. А вот у русского народа в некотором роде женская душа.

Но и тут надо сделать уточнение. Если говорить так, то душа не женская, а бабья. Сколько таких забитых созданий в русской глубинке, которые тащат своего ничтожного муженька – алкаша, безработного и импотента! Тащат, терпят издевательства этого ничтожества, но смертельно боятся «остаться одной». Господи, как же расцветают такие женщины, решившись на развод!

Они сразу становятся привлекательными, интересными, с куражом и интересом к жизни. Они из баб становятся женщинами.

Так что не совсем правильно утверждение «У России женская душа». Не у России, а у русского населения. И не женская, а бабская.

Но так же, как не все несчастные женщины России хотят во что бы то ни стало оставаться бабами, так и отнюдь не все русские жаждут оставаться в плену стокгольмского синдрома.

Не устанем повторять, есть русские и русские. Есть неадекватно возлюбившие своих губителей и есть те, кто не боится хотя бы в душе признать реалии и назвать террористов террористами. Те, кто хотя бы мечтает о спасении.

И даже борется за него.

3. Русский против российского. Феномен Высоцкого

Многие подданные российского монстра не задумываются ни о чем и просто выживают как могут. Их нельзя за это винить. Как, впрочем, не стоит и оправдывать их пассивность. Это надо просто констатировать как факт.

Забегая вперед, скажем лишь, что просто, без затей, выживающие в монструозной российской действительности не вызывают никаких негативных эмоций. Любая борьба с болезнью может вызвать уважение к больному. Если, конечно, больной ведет себя тактично и не пытается выглядеть героем-любовником и олимпийским чемпионом.

В противном случае имеют место другие оценки. И брезгливое отторжение вызывают выживающие, которые при этом хотят ощущать себя чем-то большим, чем просто жертвы, борющиеся за существование. Этакие «гордящиеся» своим положением в стаде и «морально осуждающие» попытки из этого стада уйти.

Это те, кого социально активные жители нынешней России называют «овощами».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика
Качели
Качели

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает феномен так называемой «подковерной политики». Одновременно он разрабатывает аппарат, с помощью которого можно анализировать нетранспарентные («подковерные») политические процессы, и применяет этот аппарат к анализу текущих событий. Автор анализирует самые актуальные события новейшей российской политики. Отставки и назначения, аресты и высказывания, коммерческие проекты и политические эксцессы. При этом актуальность (кто-то скажет «сенсационность») анализируемых событий не заслоняет для него подлинный смысл происходящего. Сергей Кургинян не становится на чью-то сторону, не пытается кого-то демонизировать. Он выступает не как следователь или журналист, а как исследователь элиты. Аппарат теории элит, социология закрытых групп, миропроектная конкуренция, политическая культурология позволяют автору разобраться в происходящем, не опускаясь до «теории заговора» или «войны компроматов».

Сергей Ервандович Кургинян

Политика / Образование и наука