Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Писатели, обосновавшиеся за границей, создавали толстые и тоненькие журналы, еженедельные и ежемесячные, литературно-политические и чисто политические. Недавно прочно основан имеющий большие шансы на исключительный успех толстый журнал „Современные записки“, первая книга которого — очень интересная — вышла в начале декабря…

Обращают на себя внимание главы из названного романа графа Алексея Толстого, воспоминания Владимира Зензинова „Русское устье“ и Тихона Полнера „О Толстом“. Марк Вишняк начал публикацию капитального труда „На родину“…»

Бунин перебил:

— Вы, сударь, что, полностью перечисляете содержание тома?

— Нет, хочу еще назвать статью Льва Шестова «Откровения смерти» — это, если помните, о последних произведениях Льва Николаевича да о стихах Крандиевской и Амари. Все!

— А почему умолчали о стихах Цветаевой? Или Бальмонта?

— Потому что Цетлин, так сказать, ну, учредитель все-таки журнала… А всех перечислять смешно.

Бунин расхохотался:

— Как в старинной песенке на Орловщине поют: «Станешь дарить — станем хвалить, не станешь дарить — будем хулить!» — И серьезно: — Конечно, всех перечислять не след. Но если у Саши Койранского нет денег не только на учреждение журнала, но и на новые штиблеты, значит, он не имеет права на упоминание?

— Значит?..

— Правильно, разумнее никого поименно не называть. Тем более у вас ведь не обзор «Современных записок», а анализ всей литературы русского зарубежья!

— Охотно соглашаюсь! — Алданов сделал очередные пометы в рукописи. — Читаю дальше. «Издаются в Париже и два детских журнала — „Зеленая палочка“ и „Дети — детям“. Русское издательское дело за границей сделало в 1920 году огромные успехи. Создалось в Париже два новых больших предприятия — книгоиздательство Земскогородского объединения, подготовившее по выбору и под редакцией академика И. А. Бунина двенадцать томов серии „Русские писатели“, а также в Берлине — книгоиздательство „Слово“… Для издания новых книг русских писателей в Париже созданы еще два издательства — „Русская земля“ и „Север“.

Из предприятий, организованных раньше, парижское издательство Поволоцкого выпустило несколько роскошных книг, в том числе политического содержания.

Итак, жизнь 1920 года не отражалась в русской художественной литературе (за исключением романа А. Н. Толстого). В этом отношении 1920 год мало отличается от 1793-го». Все! — Алданов вопрошающе смотрел на мэтра.

Бунин кивком одобрил творение молодого товарища.

…Второго января 1921 года обзор появился в «Последних новостях». Успех был громким.

2

Россияне обживали место, через которое текла речка по названию Сена. Бедность была всеобщей, но как-то получилось, что русские селились в лучших районах Парижа. В дырявых карманах порой нельзя было найти и сантима, но они умудрялись давать самые щедрые «пурбуар» — чаевые. Месяцами сидели на той самой «пище святого Антония», про которую еще напишет Бунин, но порой закатывали такой пир где-нибудь у Кузьмичева или в «Медведе», что нервные французы только недоуменно пожимали плечами:

— Ну и славяне! На что гуляют?

На что гуляли — сами не знали. Если и плакали, то только о России. Жили с надрывом, но размашисто.

Проглядывая за утренним чаем газеты, Бунин произнес:

— Пишут, что какой-то русский по фамилии Перов нашел похищенные из банка пятьсот семьдесят тысяч и сдал их в полицию. Ай да россиянин!

* * *

Бывший статский советник, уроженец села Пиково Ораненбургской губернии по фамилии Перов, вспоминавший о своей роскошной жизни в России как о чем-то невероятном, вечно дрожавший костлявым телом в своей рваной одежде, даже среди постоянных посетителей блошиного рынка почитавшийся бедняком, наклонившись за окурком на рю Буало, увидал лежавший за урной черный портфель.

Подхватив его, Перов без остановки несся три квартала. Портфель был заманчиво тяжел. Забравшись на пустынный дворик, счастливец, дрожа не только от утреннего холода и пустого желудка, но и от волнения, вскрыл портфель. Там лежал объемистый пакет, перетянутый бечевкой, точь-в-точь такой, на которой еще на прошлой неделе бродяга хотел повеситься, да, как теперь выяснилось, к счастью, передумал.

Разорвав пакет, Перов увидал тугие банковские пачки денег. Их было так много, что лень было считать.

Засунув пакет под рубаху, счастливец понесся дальше — заметать следы. К полудню забрался в парижский заснувший мир — квартал Марэ. Здесь, среди облупившихся фасадов древних строений, замысловатых проходов, он нашел безлюдный и темный дворик, где, отлежавшись, отпрятавшись, отсидевшись и убедившись, что вокруг — ни души, спрятал сверток под какую-то древнюю плиту, заделав щель камнем.

Из пакета он вынул одну пачку — стофранковые билеты, меньше банкноты не нашлись.

— Эй, такси! — остановил проезжавшее авто. И властным тоном, когда-то привычным, а теперь почти забытым, приказал: — Вези-ка, братец, на Большие бульвары.

С хозяйским видом Перов поглядывал на витрины магазинов, подолгу останавливаясь и любуясь на модные костюмы, котелки с шелковыми лентами, эластичные подтяжки, бриллианты и золотые перстни в ювелирном магазине Иосифа Маршака.