Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— И еще как, не зная страха! Участвовал Черчилль в пяти кампаниях — в Азии, Африке, Америке, сражался на бронированном поезде с бурами, попал к ним в плен и настолько очаровал их, что враги специально для него устроили футбол. Бежал из плена и пережил сказочные приключения. Министром он стал в тридцать два года, а сорока лет от роду распоряжался британским флотом.

— А я у кого-то читала, — вступила в разговор Галина, — кажется, у Алданова, что министр писал романы…

— Да, писал, притом с изумительной скоростью. Рано утром к нему являлись две стенографистки, и он начинал диктовать. Когда одна утомлялась, за дело принималась другая. В день писал, точнее, диктовал до пятидесяти страниц.

— И в чем его храбрость заключалась? — поинтересовался Зуров. — Ну, скажем, когда из плена бежал?

— Пикантность ситуации заключалась в том, что Черчилль, как писатель и как военный журналист, гневно клеймил тех, кто сдается в плен. Буквально за день до того, как он попал в руки к бурам, Черчилль утверждал: «Нет ничего глупее и унизительнее, чем быть пленником. Вы долгое время делали все возможное, чтобы убить врага. Но вот, возможно даже по вашей вине, у вас дело сорвалось, и вы, по сути дела, просите врага сохранить вам жизнь. Что может быть унизительней?» Черчилль вместе с другими англичанами был доставлен в преторию и размещен в здании школы. Он требовал, чтобы его как журналиста немедленно освободили. Но буры знали, что он, будучи штатским лицом, принимал участие в боевых действиях. Это грозило расстрелом.

И вот ночью, когда охрана зазевалась, Уинстон перелез через высокий забор. Он оказался в одиночестве, во вражеском городе, вдали от линии фронта. Два дня и две ночи прятался Уинстон возле железной дороги, пытаясь вскочить на проходящий поезд. Увы, ничего не выходило. Его разыскивали, за голову лорда была объявлена премия. Шатающийся от голода, жажды и вынужденной бессонницы, Черчилль, казалось, решился на безрассудный шаг. Увидав свет в каком-то окошке, он постучался в дом. Видать, Черчилль нужен был Богу живым. Он попал к англичанину, единственному на много миль вокруг, оставленному бурами для сохранения порядка законсервированных шахт. Именно этот англичанин сначала спрятал беглеца в шахте, а затем посадил в поезд, шедший в португальскую колонию.

Свои приключения и счастливое избавление Черчилль описал в газете «Морнинг пост» (умолчав, разумеется, о спасителе-англичанине). Публикация принесла автору огромный политический капитал.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — резюмировала Вера Николаевна, с интересом слушавшая этот рассказ.

— Жаль, что я не пишу в историческом жанре. Иначе непременно написал бы три толстенных тома, — улыбнулся Бунин.

* * *

В дневнике Бунина появлялись новые записи:

«Не запомню такой тупой, тяжкой, гадливой тоски, которая меня давит весь день. Вспомнилась весна 19-го года, Одесса, большевики — очень похоже на то, что тогда давило…

Страшные бои русских и немцев. Минск еще держится. Желтоватая, уже светящаяся половина молодого месяца. Да, опять „Окаянные дни“!»

С утра довольно мутно и прохладный ветерок. Сейчас — одиннадцатый час — идет на погоду. И опять, опять, на каждое утро, ожидание почты. И за всем в душе тайная боль — ожидание неприятностей. Изумительно! Чуть не тридцать лет (за исключением десяти, сравнительно спокойных в этом смысле) живешь в ожидании — и всегда в поражении своих надежд!

Пришла газета. Немцы: „сотни тысяч трупов красных на полях сражений…“ Русские: „тысячи трупов немцев на полях сражений…“

„Блажен, кто посетил сей мир“. На мою долю этого блаженства выпало немножко много! J’en ai assez![10]

Взят Витебск. Больно… Как взяли Витебск? В каком виде? Ничего не знаем! Все сообщения с обеих сторон (немцев и французов. — В. Л.) довольно лживы, хвастливы, русские даются нам в извращенном и сокращенном виде.

Магда и Галя были на „Казбеке“. Генерал Свечин говорил, что многие из Общевоинского союза предложили себя на службу в оккупированные немцами места в России. Народу — полно. Страстные аплодисменты при словах о гибели большевиков».

Грустно покачал головой:

— Я еще в «Окаянных днях» писал: из нас, русских, как из дерева — и дубина, и икона. Разные русские бывают — и герои, и предатели…

4

Из всех развлечений Бунину остались поездки в Ниццу и реже в Канны. В Ницце он обычно шел на кладбище и клал несколько цветочков под монумент на могиле Герцена, в котором ценил острый ум и великий талант публициста.

Бывал в местной русской библиотеке, где брал книги, а однажды раздобыл совершеннейшую редкость — карту СССР. Вскоре эта карта красовалась в «Жаннет» внизу, в столовой. Бунин старательно передвигал на ней красные флажки, изображавшие линию фронта.

Порой прибывал домой с фашистским изданием — «Новым словом», ибо других русских газет не было. Однажды привез тощую книжицу, купленную за смехотворную цену — пять франков. Вечером после чая, по заведенному обычаю, устроили «громкую читку». Бунин веселился: