Катастрофа Московского царства

Важнейшими ценностями для казаков были православная вера, царская власть и осознание своей общности с Московским царством. Отсюда проистекали их патриотизм и политическая активность. Казаки отнюдь не чувствовали себя чуждыми «стольному граду» жителями окраин. За годы Смуты они привыкли к тому, что являются мощной политической силой, впервые обретшей голос.

Но были у объединенного казачества и другие идеалы, в первую очередь «волность». У казаков укоренились привычка к свободной жизни за счет военной добычи, практика решения вопросов общим советом («кругом»), своеобразная воинская дисциплина, отличная от «служилой», а также жестокость, склонность к расправам и буйству.

На исходе Смуты казаки не были едины по отношению к самозванчеству. Одни осознавали пагубность «воровства», для других оно сохраняло привлекательность. В 1614 году донской атаман Епиха Радилов бранил казака, поддерживавшего Заруцкого:

Пора придти в познанье, их воровством и смутными словы, сами они ведают, какие крови в Московском государстве розлилися, а все от их воровства и от смутных слов, что вмещают в простые люди, уж они ходят по горло в крови християнской, а ныне Бог, милосердуя о роде християнском, дал нам государя царя правд и милости, и они б собаки от своих зол отстали, а не престанут, и их злодеев всех Бог побьет, где кто ни будет.

Об активной роли казаков в работе собора и участии в принятии решения об избрании царя Михаила Федоровича свидетельствуют одновременно польские и шведские источники. В 1615 году канцлер Л. Сапега говорил митрополиту Филарету: «Посадили твоего сына на Московское государство одне казаки донцы». Об этом же сообщал своему королю Делагарди, неприятно удивленный тем, что в Москве не прошла кандидатура Карла Филиппа. От шведского полководца этот взгляд переняли и новгородцы, писавшие в 1613 году, что «казаки без согласия бояр, воевод, дворян и лучших людей всех чинов своим воровством поставили государем» Михаила Романова. Добавив к этому сведения «Повести о Земском соборе 1613 года», мы получим версию произошедшего, выраженную известным историком Александром Станиславским в названии одной из глав его книги: «Михаил Романов – казачий ставленник».

Разрешение династического кризиса

Был ли Михаил Романов казачьим ставленником и как с этим выбором согласились участники собора? Ответить на этот вопрос может дальнейшее исследование событий в хронологическом порядке. Источники свидетельствуют, что во время перерыва происходило обсуждение кандидатур между выборными и теми городами, откуда они приехали. Было даже проведено своеобразное социологическое исследование:

Во все городы Российского царьствия, опричь дальных городов, послали тайно во всяких людех мысли их про государское обиранье проведывати верных и богобоязных людей, кого хотят государем царем на Московское государство во всех городех.

На собор прибывали все новые выборные, к его работе подключились и члены Боярской думы во главе с князем Мстиславским, вернувшиеся из своих загородных вотчин.

Тем не менее новые имена в списке кандидатов так и не появились: напротив, все это время кандидатура Михаила Романова набирала новых сторонников. Вокруг нее консолидировалась старая романовская группировка (Шереметевы, Черкасские, Сицкие, Троекуровы, Лыков, Салтыковы). Сторону Романова принял и вездесущий Авраамий Палицын, который, по его же словам, устроил на подворье Троице-Сергиева монастыря некое подобие избирательного штаба: собирал сторонников Михаила Федоровича и «писания» в его пользу. 21 февраля собор возобновил работу, и в первый же день имя Михаила Федоровича вновь было предложено и получило поддержку большинства членов собора. Окончательно свое решение собор оформил 25 февраля. Этим днем датируются итоговые грамоты, разосланные по городам. Тогда же начались сборы посольства в Кострому к самому Михаилу Федоровичу с молением о принятии престола.

Какие же причины, помимо казачьего давления, двигали выборными при принятии этого решения? Их было несколько.

Во-первых, сыграл свою роль, хотя и не главную, династический фактор. Михаил состоял в родстве с прежней династией, являясь внучатым племянником царицы Анастасии Романовны. Царь Федор Иванович, таким образом, приходился ему двоюродным дядей.