Тревога, как считает Г. Салливан, возникает в межличностном мире младенца из боязни неодобрения со стороны значимого другого. Ребенок начинает переживать тревогу с помощью эмпатии, ощущая неодобрение матери задолго до того, как в нем появляется способность сознавать. Без сомнения, это неодобрение оказывает огромное влияние на младенца. Оно ставит под угрозу взаимоотношения между ребенком и миром людей, которые критически важны для младенца, – ведь от них зависит не только удовлетворение физических нужд, но и ощущение безопасности. Поэтому тревога воспринимается как тотальное, «космическое» чувство. Тревога ограничивает действия младенца, заставляя выбирать лишь те действия, которые вызывают одобрение значимых других. Салливан высказывает следующую чрезвычайно важную мысль: «Я» формируется на основе потребности ребенка управлять теми переживаниями, которые порождают тревогу.
Таким образом, неодобряющая или невзрослая, неспособная переносить тотальную зависимость младенца от нее, или слишком тревожная мать, которая не готова справляться с собственной тревогой, а уж тем более контейнировать детскую, может быть причиной развития сильной тревоги у ребенка, что значительно затруднит его сепарацию. По К. Хорни, из-за этой зависимости ребенок испытывает еще и ненависть, которая тоже порождает дополнительную тревогу.
Еще М. Малер определяла нормальную сепарацию как ощущение себя отдельным, но связанным. Если мать не могла организовать надежную привязанность тогда, когда ребенок в этом больше всего нуждался, то страх внезапной утраты такого важного объекта приводит к тому, что ради сохранения связи с ней ребенок может отказаться от индивидуации, то есть от обнаружения себя.
Таким образом, тревога сепарации – это страх не справиться самому при переживании опыта нарушенной привязанности. Это восприятие себя маленьким, одиноким и беспомощным перед огромным и опасным миром, которое встречается в любом возрасте – как у детей, так и у взрослых. Особенно ярко сепарационная тревога проявляется, если:
– мать не выдерживала близости с ребенком: обрывала с ним связь разными способами или не могла ее создать. Тогда выросшие дети уверены, что близость и связь эфемерны, что любое движение, желание или нежелание могут привести к потере близких и важных отношений. Из-за этого они вынуждены подстраиваться, пытаться удерживать тех, кто им нужен, поглощать, контролировать, делать все, чтобы важный объект был рядом. Они не могут, да и не хотят заниматься своей жизнью, пока остается риск потери (а в их случае он все время мерещится);
– детям поручали слишком сложные задачи, не соответствующие их возрасту. В этом случае они были вынуждены справляться с тем, с чем справедливо и естественно боялись не справиться. Страх неудачи и тревога перед неизбежной ошибкой или провалом начинали преследовать их с раннего возраста и оставались надолго. В результате это привело к постоянному контролю и попыткам все предусмотреть, высокой неуверенности и огромным душевным затратам при подготовке к любому новому процессу. У них может появляться ощущение тяжести от жизни, потому что все, что в ней происходит, кажется им преждевременным и сложным;
– попытки ребенка быть отдельным вызывали сильную тревогу, обиду или ярость матери. Отсутствие у ребенка права на отдельное или громадное чувство вины за собственные желания, в том числе за желание иметь право и выбирать собственную жизнь, приводит к тому, что, став взрослым, он продолжает свое служение каким-то фигурам (матери, мужу, детям, работе, начальству), потому что неспособен иметь дело с виной или чужими обидами и гневом;
– детская зависимость высмеивалась или осуждалась. Родителям могло очень не нравиться, когда дети естественно зависели от них, нуждались в их помощи, внимании и поддержке. В случае если ребенок рассчитывал на участие взрослых, для него повышался риск оказаться застыженным, раскритикованным и отвергнутым. А когда он становился взрослым, избегание желания полагаться на сильные фигуры могло привести как к контрзависимому поведению («мне никто не нужен»), так и к серьезной зависимости, поскольку его нуждаемость так и не была принята и прожита.